Конни Мейсон - Пират

– Я не знал, что у меня есть сын до того дня, когда отправился на Санибель. Это было для меня полной неожиданностью.

– А я и не догадалась, что вы с Блисс были знакомы раньше – до того, как появились на острове.

– Когда-то я был ее мужем, Клео. Я не открылся Блисс, и, представь себе, она не догадалась, кто я такой! Конечно, за эти годы я и впрямь изменился до неузнаваемости. Кроме того, ей сказали, что я умер шесть лет тому назад. А ребенка у нее отняли еще при рождении. Ее отец сказал Блисс, что мальчик умер при родах, и она ему поверила. Она сама совсем недавно узнала, что у нее есть сын. Узнала – и сразу поехала к нему, но по пути их судно повстречал в открытом море Гаспарилла. Он захватил Блисс в плен и отправил ее на Каптиву.

– А почему тогда Блисс не здесь, не с вами и не с сыном?

– Это длинная история, Клео, – устало ответил Охотник. – Мне не хочется сейчас об этом говорить. Если в двух словах, Блисс уехала со своим женихом.

– С женихом?! – ахнула Клео. – Но как она может выйти замуж, если у нее есть уже муж? Я не знала, что такое возможно!

– Я же сказал: Блисс уверена, что ее муж давно сгнил под деревянным крестом на кладбище для бедняков.

– И что вы собираетесь делать? Ведь Гаспарилла поклялся убить вас. А если и не убьет, все равно вашему мальчику не место среди пиратов. Слишком опасно, да и ничему хорошему он от них не научится. Неужели вы хотите для него такой жизни?

– Нет. Разумеется, нет. Я хочу, чтобы он жил совсем не так, как я. Пусть живет спокойно и счастливо, для этого у нас с ним достаточно денег. – Тут Охотник нахмурился. – Конечно, деньги мои – неправедные, но что было, то было, прошлого уже не вернешь. Да и бог с ним, с прошлым. Лучше о нем и не вспоминать. Теперь, Клео, самое время подумать о будущем!

После пережитых страхов праздник показался всем особенно веселым. Ужасы остались позади, матросы нашли своих жен и детей, семьи воссоединились, так что ром в эту ночь лился рекой.

Охотник уложил Брайана спать в одной из крытых соломой индейских хижин, сложенных из тонких бревнышек, и вскоре вернулся к нему с праздника – что-то не хотелось ему сегодня ни пить, ни веселиться. Непростые мысли одолевали Охотника.

Оставаться пиратом он больше не мог, это было понятно. Теперь ему нужно прежде всего заботиться о сыне. И был еще Гаспарилла, о котором никогда нельзя забывать: этот пират походил на пса, который если уж вцепится, то не отпустит, если что вобьет себе в голову, то не успокоится, пока не сделает по-своему. Охотник знал, что не может снова появиться в Братстве: Гаспарилла сотрет его в порошок. Отныне они с Гаспариллой были врагами – смертельными врагами. И уже не имело значения то, что связывало их когда-то.

О том, что они с Гаспариллой поссорятся, Охотник знал еще в тот день, когда приказал рулевому вместо Кубы взять курс на Сосновый остров. И тогда же решил пренебречь этой опасностью. В то время он был одержим жаждой мести, хотел соблазнить собственную жену, заставить влюбиться в него и сделать ей ребенка. Теперь, прокручивая эту историю с самого начала, Охотник мог честно признаться, что с первой же минуты лгал самому себе. Ведь он неотступно думал о Блисс прежде всего потому, что мечтал вернуть ее, потому что она была нужна ему, потому что, несмотря ни на что, он так и не разлюбил ее за все эти годы...

Кроме всего прочего, Охотник чувствовал огромную перемену в себе самом. Как только Блисс снова вошла в его жизнь, оказалось, что он не так уж бессердечен, что он по-прежнему способен на жалость. Что он по-прежнему может страдать. А уж когда выяснилось, что у них с Блисс есть сын...

Охотник мучил себя вопросами, но не находил ответов. До самого рассвета он просидел в хижине рядом со спящим Брайаном, размышляя о будущем. Ему казалось, что сейчас он представляет его себе довольно ясно.

Оставалось непонятным только одно: есть ли в этом будущем место для Блисс.

Бригантина, которой вернули ее привычное название – «Ястреб», – подняла черный флаг, снялась с якоря и вышла в открытое море, держа курс к северу от Соснового острова. На ее борту находились все обитатели сожженной пиратской деревни, а также драгоценности, которые Цезарю и Клео удалось спасти из дома Охотника. Отяжелевшее от непривычного груза, судно медленно двигалось к Баратарии – острову, принадлежащему Жану Лафитту.

«Ястреб» миновал мыс Кайо и описал в море широкую дугу, стараясь как можно дальше обогнуть остров Гаспариллы. Имея на борту женщин и детей, Охотник никак не мог рисковать их жизнями. Баратарии они достигли к вечеру седьмого дня и благополучно бросили якорь в ее гавани. Увидев «Ястреб», Жан Лафитт сам вышел на причал, чтобы приветствовать своего друга. Он обнял Охотника, как только тот спустился на берег по трапу.

– Добро пожаловать на Баратаршо! – оживленно воскликнул Жан. – Каким ветром тебя принесло, дружище? Неужели ты хочешь предложить мне еще что-нибудь из драгоценностей? Или дело в другом? Знаешь, ходят слухи о том, что Гаспарилла гоняется за твоей головой.

– На этот раз слухи не лгут, Жан, – вздохнул Охотник. – Гаспарилла уже побывал на Сосновом острове и сжег дотла деревню и мой дом. – Он помолчал, словно ему было нелегко продолжать. – Ты много раз помогал мне прежде, Жан, и я вновь хочу обратиться к тебе и просьбой. Впрочем, если ты боишься Гаспариллы, я не стану утруждать тебя.

Жан весело расхохотался, запрокинув смуглое красивое лицо.

– Жан Лафитт не боится никого на свете! Пойдем в дом, там мы сможем обо всем поговорить спокойно и обстоятельно.

– Хорошо, только я должен предупредить тебя, что со мной мой сын. Кто-нибудь сможет присмотреть за ним, пока мы будем беседовать?

Жан удивленно поднял бровь.

– Сын?! Ты мне никогда не говорил о нем. Конечно, за мальчиком присмотрят. Я скажу жене Пьера. У них пара своих сорванцов, так что твоему сыну будет не скучно.

Жан окликнул привлекательную молодую женщину, стоявшую неподалеку, Охотник подозвал Брайана, и женщина, взяв мальчика за руку, повела его играть в обруч вместе с ее детьми.

Вскоре Охотник и Лафитт расположились в уютном кабинете, сплошь уставленном полками, на которых тесными рядами стояли редкостные, драгоценные книги в кожаных переплетах. Жан наполнил ароматным французским коньяком два хрустальных бокала и протянул один из них Охотнику. Затем он уселся сам, с наслаждением пригубил янтарную жидкость и сказал:

– Ну, дружище, что же я могу сделать для тебя?

– Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты разрешил моим людям вместе с семьями войти в твою общину. Пока Гаспарилла не успокоится, им все равно не будет жизни на Сосновом острове.