Густав Даниловский - Мария Магдалина

– Так ты думаешь? – поднял опухшие веки Анна, вперяя в него, как сверла, маленькие глазки.

– Я в этом уверен. Они ничего не ожидают. Их можно захватить врасплох, – проговорил скороговоркой Иуда, с лихорадочным волнением в душе, потому что был почти уверен, что они не дадут изловить себя. Его план состоял в том, чтоб ввести храмовников в толпы галилеян, крикнуть: «Вот это те, что вышли, чтоб схватить Христа!» – бросить на них вооруженных дубинами пастухов и таким образом дать сигнал к общей схватке.

– А ты готов сам проводить наш отряд? – спросил Анна.

– Я к вашим услугам, – поклонился Иуда и закрыл глаза, чтобы скрыть свое волнение.

– Хорошо, что ты, по крайней мере, закрываешь глаза, бессовестный лжец, – громовым голосом разразился неожиданно Анна.

Иуда побледнел, как мел.

– Я… я… – пытался возражать он.

– Ты! Ты сказал, что во время пребывания в Галилее ты усомнился в Иисусе, а кто вел под уздцы его ослицу, когда он въезжал в город из Висфагии? Кто орал, как наймит, во всю глотку: да здравствует Мессия, царь! Кто с жаром повторил его дерзкие слова, что если бы умолкли люди, возопили бы камни? Кто ввел на ступени храма толпу и дерзко смотрел в глаза священникам? Довольно этого, говори, где Иисус! За Вифлеемскими воротами его нет – мы это знаем!

– На Элеонской горе… – пробормотал дрожащими губами Иуда.

– Ты лжешь! На Элеонской горе он больше не ночует. Говори, где он? – с пылающими, бездонными, как пещеры, глазами приступил к нему Нафталим, схватил его за плащ на груди и стал трясти, как тростинку.

У Иуды сначала потемнело в глазах, а потом от тяжеловесной пощечины из глаз посыпались искры.

– В Гефсимане, – пролепетал он, совершенно расслабленный.

– С кем?

– С учениками…

– Сколько их?

– Одиннадцать…

– Это самые близкие?

– Да!

– У них есть оружие?

– Два меча.

– Которые ты сам купил, дурак, – бросил Анна и ударил в дощечку.

– Малахия, – позвал он.

Когда же явился рыжий клеврет, он сказал:

– Возьмешь тридцать человек храмовой стражи, фонари прикрыть, факелы зажечь только за городом! В середину – вот этого человека, – он ткнул пальцем Иуду, – и марш в Гефсиманию. Иисуса поймать и доставить сюда! Об учениках можно не заботиться, достаточно будет их поколотить, если они не убегут; но убегут наверно, – засмеялся он.

– Идем! – Малахия грубо схватил полуживого Иуду за шею и повел, подталкивая сзади коленом.

Иисуса между тем в Гефсиманском саду, по мере того как надвигалась ночь, охватывала все более тяжелая печаль и все более глубокая тоска.

Он видел, что удрученных учеников начинает одолевать сон, и проговорил укоризненно:

– Вам хочется спать, в то время как душа моя скорбит смертельно, – вздохнул он. – Пойду, помолюсь за вас и тех, кто верит в меня, а вы бодрствуйте со мною.

Он удалился на расстояние брошенного камня, опустился на колени и стал так изливать мысли свои перед богом:

– Я прославил тебя на земле и совершил дело, которое ты поручил мне исполнить… Я открыл имя твое людям мира сего; и уразумели они, что все, что ты дал мне, от тебя исходит, и уверовали, что ты ниспослал меня… И о них молю, не о всем мире молю, но о тех, которых ты дал мне, потому что они твои. Отче праведный, мир не познал тебя, но я познал тебя и открыл им имя твое. Ныне же к тебе иду, точно уже я не в мире; но они остаются в мире, и их соблюди во имя твое – да будут едино, как и мы… Не молю, чтобы ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла и чтобы простил ты даже тому, в котором я обманулся… И за них я посвящаю себя, чтобы и они были посвящены истиной. Отче, исполни то, о чем молю тебя в годину скорби и страха в предчувствии горестной муки. Ты – справедливый, возлюбивший меня прежде основания мира.

Он встал и вернулся к ученикам.

– Спят, – прошептал он с грустью и стал внимательно всматриваться в их спокойные лица, как будто желая навеки запечатлеть их в своей памяти. Дольше всего он стоял, наклонившись над кроткою длинноволосою головой Иоанна и открытым, сердечным лицом Петра.

«Иуды нет», – подумал он с горечью, и ему стало страшно и одиноко.

– Симон, что ж и ты не мог еще час пободрствовать со мной! – попытался он укором разбудить Петра, но тот только на минуту открыл сонные глаза и повернулся на другой бок.

Иисус отошел и со стоном упал лицом на землю и стал говорить, сжимая виски:

– Отец, если можно, пусть минует меня чаша сия; впрочем, не как я хочу, а как ты того хочешь! Отец мой, – повторил он с глубокой скорбью, – если не может миновать меня чаша сия, чтоб мне не пить ее, так пусть совершится воля твоя.

Он встал, услышав шаги приближающихся людей. Среди деревьев замелькали факелы. Дрогнуло у него в испуге еще раз сердце, но в последний раз.

Он медленно подошел к ученикам и громко промолвил:

– Вставайте! Ибо настал час, и сын человеческий предается в руки грешников.

Ученики вскочили и остолбенелыми глазами с ужасом смотрели на приближавшиеся к ним огни. Заколыхались человеческие тени, из среды которых вырвался какой-то человек и помчался вперед. Это был Иуда. Бледный как мертвец, он ворвался в среду учеников.

– Беги! – бросился он к Христу, но тут же вслед за ним подоспела стража, вооруженная окованными кольями и мечами.

Испуганные ученики шарахнулись назад. Рядом со спокойно стоящим Иисусом остались только Иуда и Петр, который одной рукой оттолкнул бежавшего впереди Малахию, а другою, вынув из ножен меч, ударил его по голове и отсек ему ухо.

Малахия с криком отпрянул, за ним отступила в испуге и стража.

– Брось этот меч, – строго промолвил Христос, выступил вперед и спросил: – Кого вы ищете?

– Иисуса Назаретянина!

– Это я, – с достоинством промолвил Иисус, – если только меня вы ищете, позвольте остальным уйти с миром. Зачем вы выступили против меня с кольями и оружием, как если б я был разбойником? Я каждый день бывал с вами в храме, почему вы там не наложили на меня руку? Но теперь, ночью, ваш час и власть тьмы, – строго промолвил он и протянул вперед руки, давая связать их.

Спокойствие и величие его произвели на стражников такое сильное впечатление, что никто не осмелился подойти к нему, и, только когда окровавленный Малахия сам связал ему локти, окружили его и повели в глубоком молчании.

Ученики разбежались бесследно: один только Петр, опомнившись, вернулся и шел сзади за учителем до самых ворот дома Анны.

Один из привратников, тайный приверженец Христа, заметив его, впустил его во двор. Но там какая-то кухонная девка, увидев его, закричала:

– Вот это один из Иисусовых учеников!

– Неправда! – крикнул Петр и как ошпаренный выбежал за ворота. Там он наткнулся на Иуду, к которому мало-помалу стало возвращаться присутствие духа.