Ли Бристол - В кольце твоих рук
Августа как ни в чем не бывало сидела на своем обычном месте, разложив на коленях салфетку, и, попивая чай, ожидала брата, а Сторм разгуливала по комнате, словно дикая кошка, бесцеремонно заглядывая в буфеты, рассматривая сервизы, трогая занавески. Даже в грубой одежде служанки она выглядела вполне привлекательной. При виде ее Саймон ощутил новую вспышку гнева.
Он рывком выдвинул из-за стола свой стул.
— Скажи служанке, — резко приказал он Августе, — чтобы подыскала для мисс О’Малли какое-нибудь платье поприличнее. Я хочу, чтобы к чаю она была одета как подобает.
Августа, обескураженная его резкой манерой — он даже не сказал «доброе утро», — испуганно посмотрела на Саймона, и ему стало стыдно.
— Извини, дорогая, — произнес он мягче, — и доброе утро! Мисс О’Малли, не желаете ли присоединиться к завтраку?
Сторм презрительно посмотрела на него, но отказываться от завтрака лишь ради того, чтобы позлить Саймона, она не собиралась, и быстро села за стол.
Эту ночь Сторм провела не лучше, чем Саймон. Она не привыкла спать на суше, но не это было главной причиной ее бессонницы, а Саймон — всю ночь он словно стоял у нее перед глазами.
Подождав, пока она усядется, Саймон произнес:
— В дальнейшем, я настаиваю, чтобы все в этом доме являлись к столу одетыми надлежащим образом. — Он налил себе чаю и даже не взглянул на Сторм. — Прежде всего я имею в виду обувь.
Августа, в очередной раз шокированная грубостью Саймона, лишь вздохнула, Сторм же вообще проигнорировала как слова хозяина дома, так и реакцию на них его сестры.
В этот момент открылась дверь, и три черные служанки внесли подносы с едой.
Стол наполнился огромным количеством ветчины, сыра, хлеба, варенья, разнообразных соусов и подливок. Глаза Сторм широко раскрылись от удивления.
— Тысяча чертей! — воскликнула она. — Уж не хотите ли вы сказать, что все это — для нас троих! Если это завтрак, то что же тогда обед и ужин?
Оставив реплику Сторм без комментариев, Саймон положил себе ломтик ветчины и передал Августе тарелку. Сторм, не дожидаясь приглашения, ухватила с ближайшего к ней блюда два пирожка, другой рукой оторвав кусок от глазированного пирожного, который тут же обмакнула в тарелку с маслом. Пирожки из кукурузной муки с рыбой пришлись ей по вкусу, и она уплела их почти мгновенно, подхватив ветчину с тарелки Августы, прежде чем та успела поставить ее на стол. Пирожное же оказалось самым вкусным из всего, что Сторм когда-либо доводилось пробовать. Да, что ни говори, стол здесь был неплохой!
Сторм и не заметила, как воцарилась тишина. Взгляды Августы и Саймона были устремлены на нее. Августа была буквально подавлена такой бесцеремонностью своей новой подруги, Саймой же мрачно сдвинул брови. Служанки, неподвижно стоявшие поодаль в ожидании приказаний, были не на шутку встревожены. Сторм же как ни в чем не бывало потянулась через весь стол за привлекшим ее внимание сладким рулетом, одновременно продолжая пережевывать кусок ветчины. Ветчина была соленой, и Сторм схватила кувшин, где, как она думала, была вода. Отпив глоток, она поперхнулась — в кувшине оказалась сметана, и Сторм, закашлявшись, забрызгала белой массой все вокруг.
Августа, взвизгнув, вскочила, стряхивая попавшую ей на грудь сметану. Яростно выругавшись, Сторм резко поставила кувшин на стол.
— Мать твою! — произнесла она. — Что это еще такое, черт побери?!
В мгновение ока Саймон вскочил на ноги. Сторм инстинктивно схватилась за кухонный нож, но Саймон успел раньше, крепко сжав ее запястье. Рука Сторм разжалась, и нож выпал. Рулет все еще был у нее в другой руке, и она запустила им в Саймона, ибо гневное выражение его лица не предвещало ей ничего хорошего. Сторм промахнулась — рулет, пролетев мимо головы Саймона, шлепнулся о стену, оставив жирное пятно на прекрасных розовых обоях.
— Августа, — неожиданно спокойно произнес Саймон, — ты не могла бы оставить нас одних?
Августа с ужасом отметила, с какой яростью смотрят друг на друга Саймон и Сторм, но не стала спорить.
— Да, разумеется… — пробормотала она и поспешно удалилась. Служанки молча последовали за ней.
— Проклятие! — взорвалась Сторм. — Какая муха тебя укусила?!
— Я не допущу, — выкрикнул Саймон таким голосом, что, казалось, стены вот-вот рухнут, — чтобы ты превращала мой дом в первобытную пещеру!
Он отпустил ее запястье так резко, что оно заболело даже сильнее, чем от его хватки.
— Это, — он взял тарелку и грохнул ее на стол перед Сторм так резко, что фарфор треснул, — тарелка. На нее кладут еду. Это, — он пододвинул ей пустой бокал, — бокал. Из него пьют.
Сторм рассеянно подумала, что никогда еще глаза Саймона не были такими темными и одновременно такими живыми. Разве что один раз — но тогда они не пугали ее, а возбуждали и странным образом давали ей почувствовать, что она имеет, над ним полную власть…
— Этим, — продолжал он, взяв нож, — режут еду, а не людей. А то, что в кувшине, называется сметаной. Ею заправляют салат. Ее можно есть, но не заплевывать ею все вокруг…
— Иди ты знаешь куда!.. — проворчала Сторм.
Она сложила руки на груди и несколько минут пристально разглядывала Саймона. Ее молчание выводило его из себя, и Сторм в глубине души радовалась этому.
— Почему, фермер? — спросила наконец она. — К чему все эти правила? Неужели еда станет вкуснее оттого, что я буду есть ее с тарелки?
С минуту Саймон молчал, не зная, что ответить, затем взял себя в руки и твердо произнес:
— Станет. Это мой дом, и мы цивилизованные люди. Пока ты в моем доме, ты будешь делать все так, как я тебе велю, нравится тебе это или нет!
Сторм фыркнула:
— Черт бы побрал вас, англичан, с вашей цивилизацией! Вы только притворяетесь людьми, а на самом деле всего лишь бесчувственные, злобные убийцы, вот вы кто!
— А ты не убийца?
Она повернулась к нему, сверкнув глазами:
— Я не убийца! И мои люди — это не твои солдаты с безумными глазами! — Руки ее сжались в кулаки, а из глаз хлынули слезы. — Они убили Помпи! — произнесла она срывающимся голосом. — Он защищал меня — он всегда защищал меня, — а они подрубили его, словно старое дерево! Я сидела в его крови, держала его, но было уже поздно…
Саймон опешил. Помпи… Да это же тот самый огромный негр — ее телохранитель! До этого Саймон никогда не думал, что Сторм способна на такие чувства. Значит, она была не диким ребенком, не безжалостным убийцей и испытывала самую нежную привязанность к этому чернокожему гиганту. Когда она говорила о нем, в глазах ее стояли слезы. Саймон вдруг ощутил какое-то странное, непонятное ему самому чувство. В глубине души сочувствуя Сторм, он произнес:
