Клод Анэ - Майерлинг
Дав обещание, она получила конверт. Только адрес был написан рукой принца. В конверте она обнаружила три письма от Марии, датированные 29 января: одно – для матери, два других – для брата и сестры.
В первом говорилось:
„Дорогая мама, прости меня за то, что я сделала… Я не могу сопротивляться любви… Хочу быть похороненной рядом с ним на кладбище в Алланде… Я счастливее в смерти, чем в жизни“.
Сестре она писала:
„Мы с радостью отправляемся в иной, таинственный мир. Думай иногда обо мне. Будь счастлива и выходи замуж только по любви. Я не могла этого сделать и, будучи не в силах сопротивляться любви, ухожу вместе с ним.
Мария.
Не плачь, я полна радости. Здесь чудесно, и все напоминает Шварцау. Вспомни о линии жизни моей ладони. Еще раз прощай. 13 января[8] каждого года приноси цветы на мою могилу“.
В письме брату Мария писала:
„Дорогой брат, прощай. Я буду молиться за тебя в другом мире, так как очень люблю тебя. Твоя верная сестра“.
Прочитав последние слова, написанные дочерью, баронесса Ветцера отослала письма императору. Спустя час они были возвращены ей через графа Штокау, теперь она могла их хранить. Императрица также прислала ей от имени Рудольфа фотографию Майерлинга; окна комнаты, которую занимали Мария и принц, были помечены чернильными крестами. Наконец граф Штокау получил распоряжение отправиться в Майерлинг и похоронить Марию на кладбище недалеко от Хейлигенкройца, принадлежащем монастырю того же названия. Мать усопшей должна была уполномочить его на эти действия. Монастырской службе были отданы необходимые распоряжения, касающиеся похорон. Мадам Ветцера строго запретили присутствовать при погребении, которое должно было состояться ночью и втайне. Жесткие инструкции Хофбурга запрещали графу привести с собой гроб и саван. Его также обязали ехать из Майерлинга в Хейлигенкройц в простой карете, которую он должен был взять в Вене. Ни один священник не смел сопровождать его. Гроб и саван были приготовлены в морге монастырского кладбища. Там же ожидал его и высокопоставленный комиссар полиции.
Беспричинная жестокость этих рассказов стала для мадам Ветцера тягостным испытанием. Но она понимала, что не смогла бы вынести напряжение и ужас подобного путешествия, и потому предоставила графу Штокау требуемые полномочия. Тот отправился в дорогу вместе со своим деверем, бароном Александром Балтацци.
Поздним вечером дяди Марии добрались до замка. На их звонок никто не ответил. Они ждали уже полчаса, когда из Вены прибыла еще одна карета с придворным советником Слатиным, представляющим гофмаршала двора, и личным врачом императора профессором Аухенталером, которые добились, чтобы им открыли дверь.
Затем они взломали печати на двери комнаты, в которой находилось тело Марии.
Какое зрелище ждало их!
Почти обнаженная Мария лежала на кровати. Накануне утром ее поспешно перенесли сюда, беспорядочно бросив поверх тела ворох одежды, едва прикрывавшей ее. Никто не позаботился об умершей, никто не закрыл ей глаза и не вытер кровь, вытекшую у нее изо рта. Она уже окоченела, голова была повернута в сторону, у ее изголовья никто не читал молитвы.
Был составлен протокол о самоубийстве, хотя по траектории пули, вошедшей позади левого уха, представлялось очевидным, что ее убили. Дяди Марии вынуждены были подписать это заключение, иначе пришлось бы погребение отложить и начать неизбежное следствие, которое завершилось бы еще более крупным скандалом.
Доктор Аухенталер и слуга обрядили умершую в последний путь. Ужасающая подробность – надо было надеть на одеревенелый труп платье, в котором полная радости Мария приехала в Майерлинг. Когда она была одета, причесана и в шляпе, дяди взяли ее под руки с обеих сторон и вместе с ней опустились в ночи по лестнице, будто с живой. Тупой и жестокий Хофбург не желал, чтобы в Майерлинге рядом с трупом принца оказался другой труп.[9]
Двое мужчин поместили труп Марии между собой в карете, которая выехала на горную дорогу, ведущую в Хейлигенкройц, что в шести километрах от Майерлинга. Из-за выбоин окаменевшее тело качалось при каждом толчке, падая то влево, то вправо.
Карета продвигалась медленно: погода была ужасной. Началась гололедица, и лошадям меняли подковы, чтобы они не скользили. Перед въездом в Хейлигенкройц карету остановил и сел в нее рядом с кучером высший комиссар полиции барон Горупп, отдавший приказ ехать прямо на кладбище, которое начиналось в конце обсаженной деревьями аллеи, в нескольких шагах от дороги.[10]
Только в полночь тело, отнесенное сначала в небольшой морг, было завернуто в саван и положено в гроб, наспех сколоченный монастырским плотником. Часть ночи ушла на регистрацию и подписание официальных бумаг. Дождь, туман и гололед затрудняли работу могильщиков. Только к утру с помощью обоих дядей Марии и двух комиссаров полиции гроб был опущен в землю. Настоятель монастыря прочитал молитву на могиле и благословил ее.
Спустя много времени баронесса Ветцера получила разрешение перевезти тело дочери в Вену. Она не воспользовалась им. Мария была оставлена в тиши сельского кладбища, где нашла наконец покой. Мадам Ветцера возвела в память своего дитя часовню. На ее стенах уместно было бы выгравировать благоговейные строки Шекспира:
„Не потревожим ее тени. Позволим ей пройти мимо. Не пожелаем ей зла, удерживая ее здесь и подвергая тяжким мукам этого жестокого мира".[11]
Амбуаз, 21 февраля 1929.
Примечания
1
Правильней было бы «Ястребиной»: название происходит от одноименного замка, построенного в XI веке в Швейцарии и называвшегося тогда «Habichtsburg», что означает "Ястребиный замок". – Прим. переводчика.
2
Итак, будем радоваться, пока молоды (лат.). – Прим. переводчика.
3
Ради высшей славы Господней (лат.). – Прим. переводчика.
4
Бульвар, на котором расположено военное министерство. – Прим. переводчика.
5
Двое – то, что нужно, трое – перебор. – Прим. переводчика.
6
Опасения, которые испытывал тогда Франц Иосиф, не были беспочвенны. Позднее его подробно уведомили о позиции, занятой кардиналом Рамполлой. Тринадцать лет спустя на конклаве, который состоялся после смерти Льва XIII, кардинал дорого заплатил за свою верность церковным канонам. Когда казалось, что он добьется легкой победы на выборах папы, Австрия, прибегнув к чрезвычайно древнему исключительному праву, высказалась против. Франц Иосиф ничего не забыл.
