Алексей Пазухин - КУПЛЕННАЯ НЕВѢСТА (дореволюционная орфоргафия)
Униженно кланяясь и ступая на цыпочки, вошелъ онъ въ кабинетъ и остановился въ дверяхъ.
— Посадить его надо? — спросила Катерина Андреевна у Скосырева по-французски. — Онъ вѣдь чиновникъ, имѣетъ какой то чинъ.
— Ничего, постоитъ. Посади его, такъ онъ и зазнается, возмечтаетъ о себѣ, — отвѣчалъ Павелъ Борисовичъ и обратился къ Барашкину, кивнувъ ему головой на униженные поклоны:
— Твоя фамилія Барашкинъ?
— Такъ точно, ваше сіятельство; Акимъ Дементьевъ сынъ, Барашкинъ.
Скосыревъ улыбнулся на это „ваше сіятельство“.
— За что же это ты меня въ сіятельство то произвелъ? Я не князь и не графъ.
— А я полагалъ, что вы сіятельный. Очень ужь благолѣпно кругомъ и блистательно, сіе и побудило меня предполагать, что вы титулованная особа. Молю простить за ошибку мою дерзновенную, милостивецъ мой.
— Угостили ли тебя съ дороги?
Барашкинъ зажмурилъ глаза, поднялъ голову и приложилъ руку къ сердцу.
— Сугубо угостили, благодѣтельный боляринъ. Ахъ, сколь прещедро и милостиво угостили! Не вкушалъ даже такихъ яствъ отъ рожденія и не пилъ такого нектара. Премилостиво угостили отъ щедротъ вашихъ.
— Ну, такъ тебѣ тяжело стоять, сядь.
— Премного благодаренъ, сударь мой, симъ вниманіемъ и дерзаю присѣсть.
Приказный помѣстился на кончикѣ стула, подобравъ подъ себя ноги и вставая, лишь только подымался Павелъ Борисовичъ. Павелъ Борисовичъ объяснилъ ему въ короткихъ словахъ дѣло, для котораго былъ призванъ, и заключилъ вопросомъ: — можетъ ли онъ, Скосыревъ, вернуть обманомъ купленную дѣвку?
— Безпрепятственно, государь мой, ежели повести дѣло по закону и по формѣ. Дѣвка будетъ водворена въ вашей вотчинѣ, а управитель вашъ и купецъ Латухинъ отвѣтятъ по всей строгости законовъ, ибо они оба совершили уголовное преступленіе, именуемое подлогомъ.
— Ну, управителя я просто на просто отдеру на конюшнѣ, хоть онъ и вольный, а купца я хотѣлъ бы оставить въ покоѣ. Могу я это сдѣлать?
— Увы, сударь, нѣтъ! Коль скоро человѣкъ совершилъ беззаконный поступокъ, онъ подлежитъ суду уголовной палаты и частное лицо простить его не можетъ, за исключеніемъ лишь тѣхъ случаевъ, въ коихъ страдаетъ только имущественное право потерпѣвшаго.
— Это жаль: я не хочу губить этого Латухина.
— О, сколь похвальная и премилостивая черта истаго болярина! — восторженно замѣтилъ приказный. — Тогда, сударь мой, можно предложить ему добровольно возвратить обманомъ полученную вольную дѣвицы.
— Да, такъ мы и сдѣлаемъ. Ты поѣзжай къ нему и скажи ему объ этомъ. Я прощаю его за обманъ, не отдаю его подъ судъ, но ни за что и никогда не отдамъ уже ему мою дѣвку, разъ пошелъ на обманъ. Такъ ему и скажи. Скажи также, что я готовъ замѣсто Надежды отдать ему любую изъ моихъ крѣпостныхъ, а у меня есть красавицы не хуже ея. Предупреди его, что я немедленно начну дѣло, если онъ заупрямится, и что онъ погубитъ себя. Отдохни тутъ до завтра, а завтра и поѣзжай, я распоряжусь. Кстати, надо уничтожить довѣренность, выданную Шушерину, и немедленно выгнать его изъ моего дома. Насчетъ этого ты зайди ко мнѣ вечеромъ, а теперь можешь идти.
Приказный всталъ, отвѣсилъ по поклону Павлу Борисовичу и Катеринѣ Андреевнѣ и вышелъ.
Слухъ о сдѣланномъ Шушеринымъ подлогѣ и о томъ, что купленную купцомъ невѣсту рѣшено возвратить, очень быстро распространился среди дворни. Сперва объ этомъ узнала, конечно, Глафира, потомъ дворецкій и его жена, у которыхъ остановился Барашкинъ, а затѣмъ и вся дворня. Случай этотъ сдѣлался „злобою дня“ среди дворни и о немъ толковали на всѣ лады и въ дѣвичьихъ, и въ лакейской, и въ застольной, и въ „черной людской“. Всѣ прочили гибель Шушерину и радовались этому, но „купленную невѣсту“, какъ звали теперь всѣ Надю, и купца очень жалѣли.
— Каково ей теперь будетъ, бѣдной, послѣ хорошей то жизни! — говорили всѣ. — Купеческою невѣстой была, свадьбы, сердечная, дожидалась, а попадетъ на нашу каторгу, въ горничныя къ „бѣглой барынѣ“.
Это названіе укрѣпилось за Катериной Андреевной, и уже двѣ дѣвушки мастерицы жестоко поплатились за это названіе, подслушанное Глафирой.
— Да, пропала Надежда! — соглашались кругомъ.
Особенно жалѣли ее и сочувствовали ей дѣвушки, а среди дѣвушекъ особенно Наташа; она такъ и закипала, говоря о Надѣ.
— Все змѣя наша, все она умудрилась, — говорила она про Катерину Андреевну среди подругъ. — Высосала кровь изъ насъ, такъ теперь Надю эту хочетъ замучить. Мы то вынесемъ, мы, хоть и хорошо жили при одномъ баринѣ, все же видали, какова она есть жизнь подневольная, пробовали всего, а вѣдь Надежда то ничего этого не видала, а теперича купчихой уже стала, не хуже любой барышни живетъ, такъ каково ей будетъ тиранство переносить? Сгибнетъ бѣдная, руки на себя наложитъ.
— Зачѣмъ она „бѣглой“ то барынѣ понадобилась.
— Поди спроси ее.
— Удивительно даже. Ну, Наташу вотъ, Дашку она изъ-за того донимала, что онѣ къ барину близко стояли, ревновала она къ нимъ барина то, боялась, какъ бы онъ не турнулъ ее да къ нимъ опятъ не вернулся, а Надежда то эта зачѣмъ ей?
— У ней, у ехиды, норовъ такой, чтобы мучить, — со злобой говорила Наташа. — Ова изъ каждаго бы человѣка кровь пила, а особенно красивыхъ не любитъ она, зависть ее грызетъ. Охъ, дѣвки, глупы вы всѣ да робки, а если-бъ всѣ такія, какъ я, были бы, такъ мы-бъ ей показали!...
— Что мы то съ ней сдѣлаемъ!
У Наташи сверкнули глаза и раздулись ноздри.
— А то бы и сдѣлали, чтобъ ее въ усадьбѣ не было. Собрались бы всѣ, вытащили бы ночью изъ опочивальни да въ прорубь ее, окаянную, съ камнемъ на шеѣ!..
Дѣвушки такъ и ахнули.
— Охъ, чтой то ты говоришь, Наташа! — воскликнули нѣкоторыя.
— А что? — продолжала Наташа. — Нешто она не стоитъ этого? Пришла невѣдомо откуда, отъ мужа убѣжала, его погубила, дворнишку свою всю, сказываютъ, раззорила и здѣсь кровь пьетъ!.. Одна ей дорога въ прорубь и грѣха за нее не будетъ; семь пятницъ молока не пить только за такую то. Я-бъ ее, голубку, доканала одна, да откроютъ одну то, засѣкутъ на площади кнутомъ, а пожить еще хочется, погулять на волюшкѣ, прежняго житья веселаго испытать. Сдѣлали бы всѣ, такъ и не открылъ бы никто. Пропала, да и все тутъ, а мы ничего не знаемъ. Можетъ, опять къ кому убѣжала.
— Ты не болтай такихъ страстей, Наталья, ну, тебя! — строго остановила Наташу одна изъ дѣвушекъ. — Изъ за тебя въ бѣду попадешь.
— Вѣрно, — согласились остальныя.
— Зря болтаешь не гожее. За эти слова хорошенько бы отодрать слѣдовало, вотъ что! — внушительно замѣтила пожилая степенная мастерица вдова.
Наташа метнула на нее огненный взглядъ.
