Вайолет Уинспир - Нежный тиран
Она нашла вазу и, расставляя цветы, услышала, как настраивает инструменты оркестр. Звучали голоса, быстрые шаги возле сцены, и она поняла, что готовятся к поднятию занавеса.
Ее сердце бешено заколотилось. До ее выхода меньше получаса! Она уложила темные волосы, приготовив их под венок из листьев и цветов, и убедилась, что ленты на ее новых пуантах пришиты правильно. Эти пуанты сидели на ногах, как вторая кожа, и Лаури почти обулась, когда торопливо вошла костюмерша, чтобы помочь ей одеться. Костюм пришлось слегка подогнать, он был идеально вычищен и выглажен, цвета вышивки на лифе и пышные оборки на пачке восстановлены, а шнуркам на маленьком переднике возвращен первоначальный идеальный цвет слоновой кости.
Наконец придирчивая костюмерша удовлетворенно отступила назад, любуясь англичанкой. Она восхищенно всплеснула руками, а светящиеся теплом глаза в последний раз очень внимательно осмотрели девушку. Лаури с трудом уловила смысл ее слов, заключавшийся в том, что «английская балерина выглядит очаровательно, но очень бледна. Все ли с ней в порядке? Нигде ли не жмет или слишком свободно?».
Лаури стало страшно. Одетая, она с нескрываемым ужасом ждала неизбежного. Ей не только предстоит впервые в жизни танцевать главную партию — она выходит вместо признанной балерины!
Она с трепетом вспоминала то, что говорила Андрея об ожоге зрительного зала… ужасном, болезненном ожоге. Ее ноги подкашивались, но Лаури не посмела сесть, опасаясь испортить костюм. Ее сердце колотилось уже почти в горле, когда в коридоре раздались шаги. В дверь снова постучали.
— Директор! — Костюмерша живо развернулась и открыла дверь.
Вошел Максим, казавшийся еще более высоким и смуглым, в безупречном вечернем костюме.
— А, ты оделась.
Он со строгим, пристальным любопытством подошел к ней и заставил сделать контрольный пируэт. Оценивающе кивнув, он, наконец, повернулся к костюмерше и поблагодарил за работу. Та просияла и, пожелав английской синьорине большого успеха, оставила их в костюмерной одних среди смешанных сладких ароматов грима и цветов.
Максим поднял записку со столика.
— От кого они? — спросил он.
Лаури ответила и нежно прикоснулась к мирте.
— Это общепринятая традиция — присылать цветы, — сказал Максим со строгостью в голосе. — Думаю, я тоже не останусь в стороне.
Лаури посмотрела на венецианца с изумлением, так как единственным цветком при нем была маленькая гвоздичка в петлице. Таинственная улыбка заиграла в глазах Максима, когда он опустил руку в карман и вынул маленький кожаный футляр. Открыв замок, он извлек брошку в виде маленького букетика. Жемчужные лепестки цветов сияли на золотых стебельках с листьями, покрытыми зеленой эмалью. Брошка была незатейлива, но исполнена так изящно, что Лаури не сомневалась: это антикварная вещица, стоящая уйму денег.
— Тебе не обязательно надевать эту безделушку сейчас, — сказал Максим. — Мы же не хотим, чтобы Лонца раздавил ее. Наденешь брошку потом, на вечере, посвященном открытию сезона.
— Она прекрасна, синьор. — Лаури прикоснулась кончиком пальца к изящным листикам. — Я буду счастлива надеть ее.
— И хранить ее, я надеюсь?
— Хранить? — Ее огромные подкрашенные глаза широко распахнулись от неожиданности. — О, я не могу принять это.
— Почему нет? — осведомился он приятным, безразличным голосом. Не тем, каким обычно говорит мужчина, делая девушке бесценный подарок.
— Потому что она слишком дорогая, — ответила Лаури. — Если бы это было что-то милое, но подешевле — тогда другое дело.
— Это — другое дело, — с нажимом произнес он. — Я бы никогда не позволил себе преподнести тебе что-то дешевое и не поблагодарю тебя за вежливый отказ. Ты должна принять ее, потому что я так хочу и потому что на свете нет больше никого, кому бы она подошла больше, чем тебе.
— А что же Венетта? — Слова сами соскочили с языка Лаури, прежде чем она успела сдержаться, и девушка залилась краской перед сузившимися, чуть ли не метнувшими молнию глазами Максима. Ее лицо, тонкая обнаженная шея, открытые плечи вспыхнули под его обжигающим взглядом.
— А что же Венетта? — Ее вопрос вернулся к ней, колкий и опасный.
— Если брошка фамильная, можете ли вы отдавать ее кому-то еще? — Лаури медленно отступала от него, пока выговаривала эти слова, запинаясь, с сердцем, бьющимся как испуганная птица.
Максим подошел к ней, высокий, со сжатыми губами, сдерживающий внутренний огонь. Спрятав кожаный футляр обратно в карман, он схватил ее за плечи. Его теплые руки ей, дрожащей от волнения, показались горячими.
— Сейчас не время обсуждать тонкости любви, — тихо сказал он. — Через несколько минут тебе выходить на сцену. Как ты чувствуешь себя, дитя?
— Мне страшно, — ответила Лаури, и его руки напряглись, словно он хотел передать ей свою силу и уверенность.
— Когда ты выйдешь на сцену, с тобой будут надежды тетушки, которая не смогла быть сейчас с тобой, и добрые пожелания каждого танцора в труппе, и моя вера в тебя, как в балерину, — просто сказал он. — Когда ты выйдешь на сцену, ты уже не будешь Лаури Гарнер — ты станешь Жизелью. Ты забудешь о зрителях, забудешь о театре, ты будешь помнить только о том, что ты — девушка, для которой любовь значит все и которая жаждет выразить это. Лаурина, — назвав ее ласковым именем, которое придумала Венетта, он поднял ее подбородок, — ты не должна ничего бояться. Ведь я буду все время лишь в нескольких шагах от тебя… ты же веришь мне, да? Ты же знаешь, что я никогда не попрошу от тебя ничего, что бы не жило в твоем сердце, что бы не ждало возможности вырваться наружу? Жизель в тебе и ждет только того момента, когда она сможет наконец предстать перед всеми балетоманами.
— Балетоманы… — повторила она. Лаури думала о тете Пэт, все мысли которой будут с ней в каждом движении ее танца… которая станет так гордиться ею, если в финале Лаури сумеет зажечь по волшебной искорке во всех, кто сейчас увидит ее.
Она смотрела Максиму в глаза, и робкая улыбка проступила на ее губах.
— Я рада, что вы будете наблюдать из-за кулис, синьор, — призналась она. — Я верю вам.
— Да, верь мне, — с глубоким чувством проговорил он и торопливо добавил: — Что бы я ни делал, я делаю в интересах твоего сердца.
Сказав это, Максим отступил на шаг и еще раз придирчиво осмотрел ее костюм, принадлежавший его бабушке.
— Идем, — он взял ее за руку, — пора занимать место перед открытием занавеса.
Лаури прошла за ним туда, откуда слышалась музыка. Ее сердце трепетало, ее бросало то в жар, то в холод от странного чувства нереальности всего происходящего.
