Патриция Кэбот - Эти синие глаза
Дальше в письме следовала тошнотворная болтовня о шляпках и каких-то молодых офицерах, и Рейли счел ниже своего достоинства продолжать чтение. Он попивал графскую мадеру и гадал, чего, собственно говоря, ожидал Гленденинг от столь странного вечера.
Через некоторое время упомянутая личность присоединилась к нему, и Рейли смог задать этот вопрос самому графу.
— О, не напоминайте мне об этом, — сказал Гленденинг, с безутешным видом плюхаясь на стул, с которого недавно встала Бренна.
Пока Рейли читал письмо, слуги унесли посуду, и все, что оставалось на столе, — это графин мадеры и явственно заметный крысиный помет, который ни с чем нельзя было спутать. Рейли догадался, что граф жил все это время в крысиной осаде.
— Я думал… право, не знаю, о чем я думал, — мрачно признался граф. — Я только знаю, что мой изначальный план вселить в коттедж вас, а ее оттуда выселить провалился. Провалился и мой второй план, чтобы вы объявили ее невменяемой… И я подумал, что если священник попытается поговорить с ней…
— Она, возможно, падет в ваши объятия, заливаясь слезами благодарности за то, что вы направили ее на стезю добродетели? — Рейли взирал на графа с выражением снисходительной насмешки. — Право же, вы большой болван.
— Я это знаю, — с неохотой согласился Гленденинг. — Но, видите ли, сначала этот план показался мне превосходным.
— Не могу с этим согласиться. С самого начала и до конца это был бездарный план, и я счастлив, что у меня была возможность наблюдать его крах и видеть вашу растерянность.
— Ну, полегче, приятель, — возразил граф, уязвленный критикой, — не стоит переходить на личности.
— Примите мои извинения, — сказал Рейли, поднимаюсь с места. — Где она?
— Не знаю. Должна быть где-нибудь поблизости. Ранулл говорит, что она не выезжала из замка.
— Очень хорошо, — сказал Рейли, углядев остроносую мордочку, высунувшуюся из-за буфета. По-видимому, крыса, напуганная криками миссис Маршалл, теперь оправилась от испуга и явилась поживиться остатками обеда. — В таком случае оставляю вас с вашими друзьями.
Гленденинг не стал спрашивать, что он имеет в виду. Он даже не позаботился поднять голову, и Рейли оставил его в этом плачевном состоянии.
Было маловероятно, чтобы Бренна укрылась в своем любимом месте на башне. Во-первых, потому, что сильно похолодало, а на ней была только черная кружевная шаль и эта нелепая газовая косыночка, не спасавшие от холода. Во-вторых, она знала, что Гленденинг стал бы искать се именно здесь.
Гадая, что могло случиться с девушкой и куда она могла бы подеваться, а главное, как она собиралась поквитаться с Маршаллами, Рейли обошел все залы замка, заглянул во все комнаты и углы, постоянно выкрикивая ее имя.
Как мог Гленденинг жить в этом сыром и мрачном мавзолее и оставаться там живым, для Рейли было неразрешимой загадкой. Хотя столовая, которую он сегодня посетил впервые, имела относительно чистый и цивилизованный вид. Гостиная тоже не была такой уж ужасной. Когда он добрался до пришедшего в упадок бального зала, ему пришло в голову, что в замке Гленденинг было несколько комнат, которые при минимальных затратах и некотором внимании можно было бы восстановить в их первоначальном блеске. Например, в бальном зале сохранился великолепный пол.
Местами, правда, паркет был выщерблен и кое-где покоробился, но все-таки это был настоящий паркет. Гленденинг оказался гораздо большим глупцом, чем предполагал Рейли, если допустил, чтобы все пришло в такое запустение. И как раз когда Рейли собирался покинуть эту комнату и продолжить поиски, он углядел знакомые очертания.
Фортепьяно.
Рейли, не приближавшийся к инструменту с тех самых пор, как покинул Лондон, удивился, осознав, что ему не хватало музыки. Проведя рукой по клавишам, он обнаружил, что фортепьяно оказалось не настолько расстроенным, как можно было бы ожидать. Рейли поставил канделябр на крышку фортепьяно, сел на изрядно проеденный молью пуфик, размял пальцы и принялся играть.
Оказалось совсем недурно. Инструмент был хорошего качества, и звук у него был сильный и ясный. Его давно не настраивали и не стирали с него пыль, но это не могло помешать делу. Рейли попробовал сыграть более сложную пьесу. Увы, среднее си западало, но что касалось всего остального, то…
Акустика в этой комнате была отличная. И Рейли, отдавшись давно забытой радости, принялся играть сонату, полностью погрузившись в музыку…
— Очень мило.
Вздрогнув, он прекратил игру и обнаружил, что Бренна Доннегал, опираясь локтем о крышку фортепьяно, внимательно слушает музыку.
— О, — сказала она, и глаза ее приняли оттенок моря в ненастный день, — не прекращайте игры, если это из-за меня.
— Я немного увлекся? — смутился Рейли.
— Вовсе нет. Это было прелестно. Бетховен? Верно?
— Совершенно верно. Кажется, прошло сто лет с тех пор, как я слышал приличную музыку.
— Я полагаю, что, говоря о приличной музыке, вы не имеете в виду волынку?
Рейли почувствовал, что краснеет.
— В волынке нет ничего дурного, — ответил он. — Я хочу сказать, что не имею ничего против нее.
— Но, будучи не горцем, а жителем долин, я полагаю, вы предпочитаете музыку, более привычную для вашего народа.
Его народа. Она назвала его народ жителями долин. Неужели всегда будет так? Горцы будут противопоставлять себя жителям долин и вести нескончаемые битвы за нравственное и культурное превосходство?
Пожалуй, стоит переменить тему. Он указал на клавиатуру фортепьяно.
— А вы играете?
Она сморщила носик:
— У меня скорее склонность к науке, чем к искусству.
— Ах да, — вспомнил он, — конечно. Как свидетельствует история с научным подходом к проблеме рвоты.
В неясном свете свечи он не мог разглядеть, покраснела ли она.
— Совершенно верно, — подтвердила Бренна.
— И все же, — заметил Рейли, — это вовсе не трудно. Я имею в виду, играть на фортепьяно. Садитесь, я покажу вам, как это делается.
Она бросила на него лукавый взгляд:
— Думаю, мне лучше остаться там, где я сейчас. Благодарю вас.
— Не бойтесь, — настаивал он, — я этим не скомпрометирую вас.
— О, конечно, нет. Вы же обручены, а это почти все равно что женаты.
Он недоуменно заморгал:
— Разве?
И вспомнил о Кристине. Ему казалось, что он давным-давно не думал о ней.
— Ах да, конечно, — согласился он. — Да, думаю, вы правы.
Он не видел смысла в том, чтобы сообщать Бренне Доннегал о том, что его чувства к Кристине претерпели серьезные изменения с того самого утра, когда пришлось срочно оперировать Хемиша, и почему-то образ той, кто никогда не одобрял его намерения стать врачом, стал постепенно тускнеть и исчезать из его памяти.
