Маргарет Барнс - Королевская постель
– Вы всегда говорили мне, что хотели бы, чтобы я увидел королевскую кровать, – мягко напомнил он.
Танзи отпрянула от него: мысль, что Дикон совсем не понимает ее переживаний, привела девушку в ужас.
– Нет, я больше не хочу… теперь.
Он решительно повел ее к двери и наверх по лестнице.
– Вы окажете мне очень большую услугу, – настаивал Дикон.
– Я не могу войти… туда… снова.
– Нет, вы можете. Со мной. Вместе мы можем все. Он подтолкнул ее в спальню.
– Представьте себе, что вы показываете ее какому-то путешественнику. Вам не надо вникать в то, что вы говорите.
Подчиняясь Дикону, Танзи начала свой традиционный монолог. Она не упустила ни одной подробности, связанной с той ночью, которую его отец провел под крышей их дома. Постепенно справившись с волнением, но не глядя на кровать, она старалась говорить так, чтобы эти подробности приобрели для Дикона черты реальности. И сама вспомнила тот вечер, когда появился король Ричард, в обычный, ничем не примечательный вечер.
– Король объяснил мне, что на этих рисунках изображено «Положение во гроб», сюжет из жизни Христа, – сказала она и удивилась тому, что вновь смотрит на них с интересом и не видит перед собой на подушке рыжеволосую голову Розы. – Он был так добр, и у него был очень приятный голос. Я сразу же полюбила его. – Она обернулась и посмотрела на своего будущего мужа, стоящего в ногах кровати.
– Он стоял именно там, на том самом месте, где сейчас стоите вы, – добавила она, заново изумляясь необыкновенному сходству отца и сына. – И сейчас, при таком освещении, вас вполне можно принять за короля.
В голосе Танзи не было никакого мистического страха, и только сочувствие к человеку, которого она любила, и тревога за него.
Тонкие пальцы Дикона гладили покрывало. Он улыбался так, словно под этим покрывалом был кто-то, кого он искренне и глубоко любил. Танзи даже не была уверена в том, что он слушает ее.
– Теперь я иногда смогу представлять себе его в обыкновенной комнате, а не только таким, каким его везли через Баубридж, – прошептал он, и в его голосе слышалась признательность.
Они вышли из спальни и закрыли за собой дверь так, словно это было прощание с их прошлым, и молча спустились по лестнице.
Во дворе их ждали лошади, готовые к путешествию в новую, неизвестную жизнь. Горячий Черный Мопси и дружелюбный Пипин. Рядом с ними стоял сутулый старик Джод, который служил Танзи с самого ее рождения. Слезы текли по его морщинистым щекам, и он даже не пытался их скрыть.
Этого Танзи выдержать уже не смогла.
– Я не могу уехать! Не могу! – кричала она сквозь рыдания, повиснув на нем.
Только мысль о том, что она сможет узнавать о старике из писем Уилла Джордана и сообщать ему о себе, успокоила Танзи.
– Не обижайте ее, – прошептал Джод, прекрасно зная, что разговаривает с сыном короля.
Дикон помог Танзи сесть на пони и пожал руку старому конюху, пытаясь вложить в его ладонь последний полуэйнджел из своего ученического кошелька, но из этого ничего не вышло.
– Потратьте их на то, чтобы ей было удобно в пути, – сказал Джод, которого годы, проведенные на постоялом дворе, научили разбираться в людях, и понимать, на кого из них можно полагаться.
Глава 16
Поездка в Лондон стала для Танзи таким значительным событием, что ей удалось избавиться от недавних тягостных впечатлений. В Латтерворте они остановились на ночь в семье друзей Маршей, а следующую ночь провели уже в Оксфорде, и как оказалось, в не менее гостеприимном доме.
Когда они искали дешевое пристанище на Хай стрит, заполненной группами оживленных студентов, Дикон случайно встретил одного из братьев своего приятеля, Питера Харроу, учившегося в колледже Святого Эдмунда.
– Я попробую спросить у нашего сторожа, может быть, он знает, кто согласится приютить вас, – предложил он после того, как Дикон рассказал ему про Танзи и расспросил о последних лондонских новостях.
Пока Дикон и Танзи, стоя во дворе колледжа, любовались красивыми стенами, увитыми глицинией, брат Питера неожиданно увидел своего наставника, выходившего из здания. Молодой священник явно куда-то торопился, за ним следовал слуга, нагруженный книгами и другим багажом. Поглощенный своими мыслями, он машинально ответил на приветствие своего ученика. Однако, проходя вместе с ними под узкой входной аркой, он случайно услышал, как молодые люди разговаривают со сторожем, и остановился рядом с ними, чтобы узнать, не может ли он чем-нибудь им помочь.
– Они вынуждены были приехать сюда, не так ли? – спросил он Харроу и бросил на Дикона мимолетный взгляд. Казалось, то, что он увидел, вполне понравилось ему.
– Если вы можете поручиться за своих друзей и они согласны сами себя обслуживать, не вижу причины, почему бы им не провести ночь в моем пустом доме и не поставить лошадей в мою конюшню. А утром пусть оставят ключ сторожу, – предложил священник.
Все трое принялись с жаром благодарить его, однако священник смотрел только на Дикона.
– Раз уж вы завладели ключом от моего дома, позвольте поинтересоваться, молодой человек, как ваше имя, – пошутил он.
Когда Дикон представился, он дружелюбно рассмеялся и сказал:
– Меня тоже зовут Ричард. Ричард Саймон.
И, вспомнив о собственных делах, он наскоро попрощался и заспешил вверх по улице Святого Эдмунда.
– Как он добр! – воскликнула Танзи, неожиданно почувствовав невероятную усталость.
– У него не возникло никаких сомнений в том, что мы женаты! И, клянусь Богом, так оно и будет! – сказал Дикон, обнимая ее. – Но откуда у молодого священника, учителя, собственный дом да еще с конюшней?
– В этом доме живут его младшие ученики, которых он готовит к поступлению в колледж. Сейчас он снова уезжает в Ирландию, наверное, везет к родителям одного из этих мальчиков, – объяснил Харроу. – Пойдемте, я покажу вам дом. И, пожалуйста, когда доберетесь до Лондона, передайте привет моей семье.
Танзи спала в хозяйской постели, а ее жених, несмотря на все возражения, провел ночь на сеновале.
– Вы ведь прекрасно знаете, что мне не привыкать спать на сеновале, – сказал он, давая понять, что заботится о добром имени своей невесты. А то, что он не бросал слов на ветер, Танзи прекрасно знала.
При первом же взгляде на Лондон она сразу же забыла и великодушного священника, и всю лестерскую трагедию. Въезжая в город через Старые ворота по направлению к Ломбард стрит, они еще издали увидели неясное очертания главной башни Тауэра, белой и массивной, сверкающую поверхность реки, разукрашенной мачтами, и остроконечные крыши домов на берегу, а с Чипсайд открывался прекрасный вид на богатые дома ювелиров и собор Святого Павла. Танзи, никогда не покидавшей Лестера, все это казалось сном.
