Мари Клармон - Любви навстречу
– Я подбежал к девочке. Она еще дышала, но совсем слабо. Тут отец схватил меня за плечи и вытолкнул из комнаты. Я не знал, что делать, куда пойти, кому рассказать, и поэтому… Я не рассказал никому. Но история на том не кончилась.
На глаза Эдварда навернулись предательские слезы – признак слабости. И он понял, что если не возьмет себя в руки, то горе потоком вырвется наружу, сметая все на своем пути. Нервно сглотнув, герцог добавил:
– Отец девочки пришел искать ее, но мой отец от него… избавился.
Не в силах вынести бремя воспоминаний, Эдвард снова умолк, уставившись в пылавший камин. Ему отчаянно хотелось верить, что всего этого на самом деле не было, что это – лишь страшный сон.
– Когда констебль, расследовавший исчезновение двух человек, пришел к нам домой, я уже знал, что должен делать. Я рассказал ему все. – Герцог криво усмехнулся. – До сих пор помню лицо отца. Он не мог поверить в происходившее. В конце концов, я был его единственным сыном и наследником. Какой сын способен на такое предательство? В итоге именно мои показания забили гвоздь в крышку его гроба. Даже газеты не написали обо всех ужасах… – Эдвард содрогнулся, вспомнив о сцене повешения – вывалившийся изо рта язык и налившиеся кровью глаза навыкате. В жутких кошмарах это видение до сих пор навещало его, и ничто не могло изгнать его из памяти.
– А что твоя мать? – спросила Мэри.
– Пыталась покончить с собой, но не вышло. – Герцог пожал плечами. – Сейчас живет в поместье под присмотром слуг.
Что еще он мог сказать? Увы, исповедь не изменила прошлого и не примирила его с самим собой. Но сейчас нужно было решиться и сказать последние слова. Возможно, самые страшные.
– Я их сын. Я тоже чудовище.
– Нет, Эдвард, ты совсем другой, – решительно возразила Мэри, и ее голос был словно благодатный ливень для опаленной зноем почвы.
Но ничто не могло его утешить, и герцог, горестно вздохнув пробормотал:
– Однако во мне течет их дурная кровь…
Мэри прижалась к нему всем телом, пытаясь обнять покрепче.
– Эдвард, не говори так.
– Я ведь не спас ее. Я бездействовал, – простонал он. Одинокая слеза скатилась по его щеке, но он тут же утер ее, опасаясь, что за ней последуют другие. – Я позволил отцу вытолкнуть меня из комнаты. И если бы не констебль, то я не проронил бы ни слова. Позволил бы отцу остаться безнаказанным и… возможно, убить снова…
Оттолкнувшись от каминной полки, Эдвард отстранил Мэри и тихо проговорил:
– Как же я это допустил?..
– Ты тогда был почти ребенком, – заметила Мэри.
Он покачал головой, как бы отметая столь невнятное оправдание.
– Я должен был остановить его. – Увы, ему не было оправдания, и прошлое было адом. – Мне следовало взять пистолет или же… Да хоть кочергу! Но я должен был остановить отца. А я ничего не сделал. Ничего!
Мэри схватила его за руку и властно проговорила:
– Послушай меня, Эдвард Барронс! Ты не больше виноват в смерти той бедной девочки, чем я – в смерти моей матери!
Но Эдварду не стало легче – напротив, только тяжелее, ведь раньше эти леденящие душу воспоминания навещали его лишь в кошмарах, а теперь ему пришлось заново пережить тот черный день.
– Я погубил ту девочку, – прохрипел он. – А теперь… Боюсь, я погублю и тебя.
Мэри поглаживала его по плечу, пытаясь успокоить.
– Эдвард, ты не должен винить себя.
– Не могу… – пробормотал он со вздохом.
– Но если ты не простишь себя, то чувство вины испепелит все, что осталось от твоей души. Ты понимаешь?..
Герцог промолчал.
Разумеется, он погубит Мэри. Теперь у него не было в этом ни малейших сомнений.
– А разве ты можешь простить своего отца и забыть о случившемся? – спросил Эдвард неожиданно.
Мэри решительно покачала головой.
– Нет-нет, не путай наши истории. Ведь мой отец не заплатил за свои грехи.
– А когда заплатит? Ты уверена, что сможешь забыть? – Сказав это, Эдвард тут же пожалел о своих словах.
– Да, конечно! – с горячностью воскликнула Мэри.
– Нет, не забудешь, – заявил герцог. – Поверь, я не жалею о том, что дал показания против отца. Но я так и не смог простить себя и забыть о случившемся. И ты не сможешь, – что бы потом ни делала. Ты до самой смерти будешь видеть его в кошмарах, потому что месть оставит тебя мертвой внутри, опустошенной и одинокой.
– Поверь, Эдвард, у меня получится. Я смогу об этом забыть.
– Я страстно желаю, чтобы так и вышло, но от прошлого таким образом не освободиться. Я был глупцом, когда пошел этим путем, и прошлое до сих пор довлеет надо мной. Пожалуйста, послушай моего совета.
Лицо девушки исказилось гримасой.
– Эдвард, после всего, о чем ты рассказал, я снова спрашиваю: зачем ты отговариваешь меня сейчас?
– Ты хотела знать правду – я ее рассказал. А если бы ты так не настаивала, то не рассказывал бы. И сейчас ты стоишь на том же скверном пути, что и я, и выбираешь погоню за справедливостью и мщением, хотя это никогда не даст тебе покоя!
Тихо застонав, Мэри закрыла уши ладонями и проговорила:
– Теперь я всегда буду слышать эти твои слова. Неужели я навеки останусь несвободной?
– Прости меня, – прошептал Эдвард, потупившись.
– О боже!.. – воскликнула Мэри, и из глаз ее хлынули слезы. – Сначала ты подарил мне надежду, а теперь отбираешь ее.
Эдвард не знал, что на это ответить. И действительно, почему он так сказал?.. Наверное, потому, что думал только о себе, а не о том, какое действие окажут на Мэри его слова. Он протянул к ней руки.
– Милая, не надо, прошу тебя…
В ужасе отшатнувшись от него, Мэри попятилась к двери.
– В этот вечер, Эдвард, ты преподал мне хороший урок. Впрочем, я всегда знала, что ты скрывал свои истинные мотивы. Ты никогда не хотел исцелить меня и хотел лишь одного – исцелиться самому. Боже, как же я ошибалась! Я нуждалась в тебе ради защиты, а ты… Вот видишь, оказывается, мы всего лишь используем друг друга. Этому нужно положить конец.
Глава 22
У самой двери Мэри остановилась; она ждала, что Эдвард, быть может, опровергнет ее слова. Но он не мог этого сделать, ибо в глубине души боялся, что им никогда не удастся справиться со своими демонами, как бы они ни старались. Конечно, Мэри была права – они просто использовали друг друга.
Ее щеки, начавшие в последние недели округляться, покраснели, а в фиалковых глазах, от взгляда которых его сердце, казалось, разрывалось на части, застыла тоска.
– Я думала, ты увидел во мне что-то… достойное любви, возможно – какую-то красоту. Долгое время я была уверена, что не достойна любви. Когда же отец избавился от меня, я поняла, насколько дурна, и мне казалось, я заслужила все то, что произошло со мной. А годы в сумасшедшем доме и вовсе лишили меня надежды на любовь. Но теперь все изменилось, теперь мне нужно больше, чем просто место в твоем доме и в твоей постели. А ты, по собственному признанию, никогда не сможешь предложить мне ничего другого.
