Мари Клармон - Любви навстречу
Она подняла на герцога взгляд своих бездонных фиалковых глаз и заявила:
– Нет, Эдвард! Нет, если ты не поддержишь мое решение.
Вот они – плоды его действий! Впрочем, Эдвард всегда сомневался в преданности Мэри, но думал, что потеряет ее из-за другого мужчины, а не из-за слепой жажды мести. Увы, месть оказалась весьма серьезным соперником. Черт возьми, он же сам бросил Мэри в ее цепкие объятия!
Ему очень хотелось прижать Мэри к себе… и не говорить больше ничего – слова всегда подводили его. Но теперь было слишком поздно.
– Твой голос, Мэри, звучит так, будто ты прощаешься со мной.
Она пожала плечами.
– Да нет, не прощаюсь. Но я не позволю тебе обращаться со мной так, словно я тебе принадлежу. Я сама решила прийти к тебе. Ты ведь тоже сделал свой выбор, верно?
Герцог невольно сжал кулаки и проворчал:
– Впервые увидев тебя, я сразу понял, что ты должна быть моей. Вот все, что я не могу сказать.
– Расскажи мне, что тебя мучит, Эдвард.
Он со вздохом отвел взгляд и пробормотал:
– Это очень плохая история, Мэри.
– Но ты же знаешь мою… Про сумасшедший дом и про моего отца. Думаю, тебе полезно было бы выговориться.
Даже при мысли о том, что Мэри могла бы узнать его тайну, у Эдварда кровь стыла в жилах.
– Я не рассказываю о своем прошлом. Никому.
– А мне расскажи, – сказала она так, будто от этого зависела судьба всего человечества.
Герцог пристально посмотрел на девушку. А может, действительно обнажить перед ней душу? Тогда, наверное, тяжкий груз свалится с его плеч. Но ведь он не за тем впустил Мэри в свою жизнь… Он решил ей помочь. А если во всем признаться, то она в ту же секунду возненавидит его и всю его семью. Но как иначе оградить ее от той ошибки, что совершил он сам много лет назад?
– Ну что, Эдвард? – спросила Мэри, сделав шаг в его сторону, словно делая маленький шаг к их прежней близости.
Герцог мысленно приоткрыл дверь в прошлое – и его лицо исказила гримаса боли. За этой дверью его всегда ждали одни и те же образы – его отец, висевший в петле, и девочка, изнасилованная и избитая его отцом до смерти, распростертая на полу гостиной… Тошнотворный страх вцепился когтями ему в горло, и Эдвард, помотав головой, захлопнул дверь. Он не мог рассказать об этом Мэри. Просто не мог, и все.
Она прикоснулась ладонью к его щеке и прошептала:
– Эдвард, что бы ни приносило тебе столько страданий, расскажи мне об этом, и тебе станет легче, ты освободишься от прошлого.
Секунду герцог колебался, желая поддаться искушению и обо всем рассказать. Но страх потерять Мэри был слишком велик, и он молча отвернулся к камину.
– Чего ты так боишься? – шепотом спросила Мэри.
– Я ничего не боюсь, – проговорил он, ухватившись за мраморную полку.
– Мы со страхом – давние друзья, Эдвард, но я вижу, что у тебя с ним даже более близкие отношения.
Слова эти острым ножом резанули его по сердцу, и Эдвард еще крепче вцепился в каминную доску.
– Послушай меня, Эдвард… – Мэри подошла к нему сзади. – Поверь, нельзя всю жизнь жить в страхе. Ты же сам учил меня этому.
– Я не боюсь! – прорычал он, не оборачиваясь.
– Ты боишься моего осуждения. Разве не так?
Герцог со вздохом пустил голову. Тяжесть бремени стала почти невыносимой.
– Мэри, что ты знаешь обо мне?
– Я знаю, что ты сильный, стойкий, хотя ты и пытаешься этого не показывать. И ты очень добрый…
Громкий протяжный стон вырвался из горла Эдварда. Неужели она считала его добрым? Он повернул голову и бросил на Мэри взгляд, переполненный страданием.
Она побледнела и отшатнулась. В его глазах был ужас, которого она не могла вынести.
– Эдвард, что так мучит тебя?
Повернувшись к девушке, он в ярости закричал:
– А что ты хочешь услышать?! Что мой отец был чудовищем?! Что моя мать была настоящей ведьмой?! Что я – дитя дьявольского союза, человек, обладающий всеми пороками моих гнусных предков?! Что я всю жизнь сражаюсь с собой, чтобы не стать таким, как они?!
– Успокойся, Эдвард… – Мэри протянула к нему руку.
– Ты хотела знать обо мне все? – усмехнулся герцог. – Так слушай же. Не страх останавливает меня, но стыд. Мне стыдно за свое прошлое и за свое настоящее.
– Но однажды ты сказал мне, что не способен стыдиться чего-либо, – заметила Мэри.
Эдвард действительно произносил эти слова и верил в них, но теперь отчетливо понял, что обманывался и просто отгонял своих демонов подальше, так как не мог от них освободиться.
Герцог мочал, и Мэри тихо продолжала:
– Твоя душа прекрасна, я знаю это. И я хочу, чтобы ты доверился мне.
– Ты переменишь свое мнение, если я открою тебе то, что ты так отчаянно стремишься узнать.
Мэри промолчала, глядя вопросительно на него. И Эдвард понял, что зашел слишком далеко и что уже нельзя останавливаться. Каким-то образом ей удалось надавить на него так, что он уже не мог скрывать правду. Что ж, она выиграла. Он устал бороться с собой.
Тяжело вздохнув, герцог проговорил:
– Мой отец изнасиловал четырнадцатилетнюю девочку и убил ее.
Мэри по-прежнему молчала. Но и не отступила от него. В комнате воцарилась напряженная тишина, и Эдвард, не в силах смотреть в глаза девушки, крепко зажмурился. Перед ним тотчас же вновь возник жуткий образ – окровавленное тело несчастной.
– Моя мать сама привела в дом ту девочку. Она отчаянно пыталась удержать отца и готова была потакать любым его желаниям, даже самым низменным.
Эдвард долгие годы мучился вопросом: удалось ли его матери добиться своего и сохранить любовь отца? Он нервно кусал губу, пока не почувствовал во рту привкус крови. Когда же герцог вновь заговорил, перед ним опять возникли все те ужасные образы.
– Я тогда только начал обучение в Итонском колледже и вернулся домой на праздники. Как я понял, мать обещала той девушке место служанки в нашем доме. Но наняли ее для совсем иных услуг.
Погрузившись в воспоминания, Эдвард начал рассказывать о тех давних событиях совершенно безучастно – как будто читал книгу о каких-то незнакомых ему людях.
– Я не должен был находиться дома в тот вечер, но пришел раньше и, услышав крик, побежал в гостиную.
Эдвард снова прикрыл глаза. Худенькая светловолосая девочка лежала на полу полунагая, в разорванной сорочке. Ее бедра были исполосованы ранами, а огромное пятно крови растекалось по полу от ее виска, окрашивая серебристые локоны в красный цвет.
– Там было очень много крови. Ужасно много. Помню бессмысленный лепет матери, – мол, на сей раз отец зашел слишком далеко, и теперь их ждали неприятности.
Пальцы Мэри поглаживали его плечо, но любая ласка была Эдварду сейчас невыносима – перед ним все еще стояла эта картина, и казалось, он даже чувствовал запах смерти. Отстранившись от руки Мэри, он продолжал:
