Карен Рэнни - Шотландская любовь

Воспоминания нахлынули на Шону и затопили, словно поток.

Гордон боялся щекотки. Она бы в жизни не подумала, что он боится щекотки. Но когда она в очередной раз потянулась к его ступне, он низким басом завопил в знак протеста.

Когда Шона со слезами вспоминала, как отец перед сном целовал ее в лоб, мать заключала в благоухающие духами объятия, Гордон обнимал и утешал ее. В те минуты, когда боль потери была так сильна, что из-за слез она не могла говорить, Гордон всегда был рядом.

Они сидели, скрестив ноги, на узкой койке и играли в гляделки. Тот, кто отвернется первым, проиграл. На тарелке лежала последняя лепешка – приз для победителя.

Те дни наполняли смех и слезы. Гордон был ее лучшим другом, любовником, ее любовью.

– Графиня прячется? – весело поинтересовался Гордон.

Шона вздрогнула, но не обернулась.

– Пришел сказать, как гнусно я себя вела? – спросила она, продолжая смотреть на хижину. – Не стоило беспокоиться. Я уже извинилась за свое поведение.

– Решила нанести визит прошлому?

Шона сжала кулаки и повернулась к Гордону.

Нет, Господь все-таки шотландец, и он испытывает ее.

Полковник сэр Гордон Макдермонд, первый баронет Инвергэр, стоял перед ней во всей красе. Она в жизни не видела никого прекраснее. Он был одет в военную форму горцев из Девяносто третьего полка хайлендеров: килт в темно-голубую и изумрудно-зеленую клетку, красно-белые чулки, перевязанные красными лентами до щиколоток, мундир из красной шерсти, украшенный золотыми эполетами, манжетами и пуговицами. На поясе висела сумка из звериной шкуры, отделанная треугольниками более светлого меха. Вместо медвежьей шапки – Фергус говорил, что это жутко неудобная вещь, требующая хлопотного ухода, – он надел «шотландскую шапку» – длинный вязаный колпак с темно-голубыми лентами, свисавшими ему на спину.

Ряд медалей подтверждал его безудержную храбрость, улыбка – безграничное обаяние.

Шона не удержалась – вспомнила ощущение его плеч под пальцами, изгибы рук, бедер. Неужели его образ так и будет стоять у нее перед глазами?

– Ты уже видела меня в форме, – сказал он с явным шотландским акцентом.

Шона кивнула, не имея сил сказать что-либо вслух.

Тысячу лет назад такие люди, как он, пришли на эту землю и сделали ее своей. Такими были первые лэрды Гэрлоха – и его собственные предки. Он горец до мозга костей.

Он улыбнулся шире. И на мгновение, на единственный краткий миг, она попала в прошлое семилетней давности, когда Гордон вернулся из первого похода.

– Нравится?

Он привязал поводья лошади к ближайшему суку и направился к ней уверенным шагом.

– Что ты тут делаешь? – спросила Шона.

Она чувствовала, что категорически не готова к словесным баталиям. Девушка из ее воспоминаний вела бы себя совсем иначе – она уже давно бросилась бы Гордону на шею и зацеловала бы до беспамятства.

Мириам сочтет его шикарным образчиком мужчины. Да, вот это та самая мысль, которая позволит сдержать натиск прошлого.

Шона нахмурилась.

– Идешь в Гэрлох? Продемонстрировать Мириам свои великолепные ноги?

Гордон остановился и прикрыл глаза.

– Ты что, нюхаешь меня?

Он открыл глаза.

– Прекрати!

Его губы изогнулись в усмешке.

– Я серьезно.

– Мне так нравится, как ты пахнешь.

Как и всегда. Однажды он спросил, чем от нее пахнет, и она сказала, что это духи, которые мама заказывает во Франции. Брюс ей тоже такие покупал. Но потом они закончились, а новый флакон ей оказался не по карману – духи стоили слишком дорого.

– Давай иди, покажи себя Мириам во всей красе.

Она выдавила улыбку.

Как странно, что они здесь – и говорят о другой женщине. Тут они признавались друг другу в своих чувствах.

Они вместе постигали искусство любви. Гордон, от природы любопытный и изобретательный, придумывал такие вещи, которые она потом так и не решилась предложить Брюсу. Здесь они учились целоваться. Они сидели на кушетке, и она позволяла ему трогать ее грудь. Она до сих пор помнила то удивительное чувство, которое охватило ее, когда Гордон впервые ее коснулся. Так нежно и с таким интересом.

Она много раз думала, что зачала, но благодаря инструкциям Мэг этого не случилось. Она много раз говорила себе, что быть с Гордоном – опасно и глупо, но любовь к нему была такой естественной, такой сильной, такой неотъемлемой частью ее жизни, что она просто не могла устоять.

Гордон шагнул вперед и провел пальцем по лицу Шоны – прикоснулся к щеке, скуле, задержался на подбородке. Это нежное легкое касание она ощутила всем телом, до кончиков пальцев ног. Гордон подался вперед, и теплое дыхание окутало ее кожу там, где он только что прикасался пальцем. Так нежно и легко, что ей вполне могло это показаться, он тронул губами ее висок – призрачный поцелуй, тихое эхо их прошлых поцелуев.

– Ты ревнуешь, Шона?

Она отступила на шаг, желая увеличить дистанцию между ними.

– Ну разумеется, нет, – ответила она, не желая признавать очевидное. – Однако она скоро выходит замуж. Тебе следует знать.

Он по-прежнему улыбался, но что-то изменилось в его взгляде, он стал прохладнее. Юноша, которым Гордон когда-то был, никуда не ушел, но гораздо большую роль играл мужчина, которым он стал – бесстрастный, умеющий скрывать свои чувства. Перед ней теперь был военный, способный смотреть на поле битвы и оставаться совершенно спокойным.

– Ты здесь прячешься? – спросил он, отстраняясь.

– Нет, с чего бы мне?

Она пригладила юбку. Сегодня утром она вместо кринолина надела две юбки и теперь жалела об этом. Женский доспех ей бы не помешал.

– Тебя все простили? Снова приняли в лоно семьи?

– Они не моя семья. Я, конечно же, не имею в виду Фергуса и Хелен. Но американцы мне точно не родня.

Уголки его губ снова дрогнули.

– Ты так и не ответила на мой вопрос. Прячешься и ждешь, пока все забудется?

Он всегда умел говорить напрямую. Они разговаривали на любые темы, кроме двух: о его отце и его будущем. Уже в детстве Гордон знал, какое будущее ему предначертано: сначала военная академия, потом армия.

Только раз они коснулись этого вопроса.

– А что ты хочешь, чтобы я сделал, Шона? – спрашивал он. – Уехал в Америку? Бросил свою страну?

– Ты правда туда хочешь?

Тогда он не ответил, а позже Шона поняла, что задавала глупый вопрос. Как и все мужчины его рода, он должен был играть определенную роль. Такова была его судьба. Сыну генерала Макдермонда ничего другого не оставалось, кроме как пойти по стопам отца.

– Я с ней чувствую себя на десять лет старше.