Жаклин Санд - Честь виконта
Глава 18
Пропажа
День выдался для Ивейн утомительным донельзя – сначала приготовления к похоронам, а затем и сами похороны на кладбище Батиньоль, что располагалось в округе Батиньоль, не так уж далеко от Булонского леса. Все-то маячит рядом этот лес. Ивейн пребывала в настроении мрачном (а кого обрадуют похороны?), но старалась сдерживать себя ради кузины и ее детей.
Пришлось облачиться в черное, чего Ивейн терпеть не могла, и слушать траурные речи, нежную латинскую скороговорку священника и отходные молитвы. С недавних пор графиня де Бриан с подозрением относилась к библейским текстам, так что испытала истинное облегчение, когда служба завершилась.
Кладбище Батиньоль было относительно новым – оно открылось только в тридцать третьем году, так что места здесь пока хватало. У семьи де Буавер имелся тут склеп, где уже покоился старший брат Жюльена, Максим де Буавер, умерший восемь лет назад от лихорадки и не оставивший ни жены, ни наследников. Узкое каменное строение наводило на Ивейн тоску, однако она стойко продержалась до конца. Хоронили Жюльена в закрытом гробу, и это радовало: не стоило вдове и детям смотреть на его останки. Патрик и так это видел и до сих пор не пришел в себя.
Юноша выглядел достойно, поддерживал мать и сестру и даже произнес трогательную речь над гробом отца. Мари плакала. Через несколько дней она вместе с Жюстиной собиралась покинуть Париж, чтобы провести несколько месяцев в провинции, пока хоть немного не уляжется боль. Патрик оставался в столице улаживать отцовские дела и принимать на себя бремя наследника.
Когда церемония все-таки подошла к концу, Ивейн предложила всем отправиться домой и отдохнуть. И пообедать, разумеется, однако от еды и Мари, и ее дети отказались. Совершенно зря, так как силы им понадобятся. Но настаивать Ивейн не стала. Она поела в привычном одиночестве и подумала, что хотелось бы переодеться в нечто более красивое, учитывая вечерний визит к виконту, однако это будет выглядеть вовсе неприлично. Ради Мари и детей нужно хотя бы сегодня носить траур. Вскорости эта необходимость отпадет.
Время тянулось медленно, с ленцой. Ивейн боролась с желанием отправиться к виконту де Моро прямо сейчас, и только мысли о том, что это неприлично уже со всех точек зрения, останавливали ее. К тому же она не желала навязываться. Просто беспокойство за него пересиливало доводы разума.
Ей казалось, что стрелки часов застыли, но они все-таки двигались. Ивейн пробовала читать, однако через полстраницы бросала, принималась ходить туда-сюда по библиотеке и вновь бралась за книгу. Что там с виконтом? Его упрямство ее разозлило, но, чего уж там, и восхитило. Графиня ругала себя за это: как можно попадаться в столь примитивную ловушку? И лишь мысль о том, что Сезар ничего не изображал, что он на самом деле таков – не остановится, пока своего не добьется! – усмиряла гнев и раздражение.
Только бы с ним все было хорошо. Ивейн не боялась Поджигателя, и все-таки мысли о том, кто ранил виконта, ее занимали. Если Сезар выяснит это, то обязательно расскажет, и скорей бы уже завершилась вся эта история – неприятно ощущать, как над твоей головой нависает что-то, словно черная туча.
Наконец вечер приблизился, и графиня де Бриан велела подавать экипаж. Моросил дождь, отравивший ей все утро вместе с похоронами, так что путь на улицу Вожирар следовало проделать в теплой и сухой карете. Когда кучер свистнул и хлестнул лошадей, а колеса застучали по камням, Ивейн впервые за день испытала облегчение. Она едет к Сезару; что бы там ни случилось дальше, скоро она увидит его.
На улице Вожирар, семьдесят шесть, ее ждали и немедля проводили в гостиную, к виконту. Сезар сидел в том самом кресле, что и несколько дней назад, когда Ивейн пришла сюда просить о помощи; при виде гостьи он сделал попытку подняться, однако графиня остановила его легким взмахом руки.
– Сидите, прошу вас! Какие церемонии между нами. – Слова вылетели легко, и лишь потом Ивейн задумалась, как они прозвучали. Но она не привыкла стесняться, не привыкла скрывать свои мысли; и сейчас, присев в кресло рядом с виконтом, заботливо спросила: – Как вы себя чувствуете?
– Превосходно, коль это возможно в таких условиях. Ну, расскажите, как прошел ваш день? Вы приехали чуть раньше, а Трюшон, по своей привычке, задержится, хотя и обещал не опаздывать.
Ивейн рассказала о похоронах; виконт внимательно кивал, ее слушая. Сейчас он уже не казался таким бледным, как утром, и выглядел намного лучше; что ж, он был прав, что отправился домой. В своем доме и стены помогают.
– Значит, беднягу Жюльена закопали, – сказал Сезар, когда графиня окончила свой рассказ. – Но я не успел спросить вас вчера. Выяснили ли вы что-нибудь у Мари о том вечере?
– О да, – вздохнула Ивейн, – и начинаю склоняться к мысли о том, что вы были правы. Вернее, начинаю привыкать к ней.
– О! – виконт оживился.
– Похоже, в последний вечер Жюльен был неизмеримо добр и ласков. С чего бы? Обычно он весьма сдержанно выражал свои чувства, не в его это было характере, хотя семью свою он обожал – этого не отнимешь. А тут… Когда Мари рассказывала мне, я заподозрила, что тут что-то не так. Он как будто попрощался с ними. Оставил о себе хорошую память. Даже нашел время побыть с женой в спальне.
– Вот как. – Виконт кивнул. – Да, похоже, моя теория имеет под собой основания. Что, к сожалению, только добавляет нам загадок…
– К черту загадки, – отрезала Ивейн. – Вы знаете, кто в вас стрелял?
Он покачал головой, и графиня понимала, что он не врет.
– Увы, увы. Я даже не разглядел его. Было темно. Просто выстрел из мрака, вот и все. Он целился мне в спину, не церемонясь, но я успел повернуть коня. И в этом все мое счастье, вся моя удача. А еще в том, что на улицу вышли люди, и на второй выстрел убийца не решился.
– Я благодарю провидение, что так случилось.
– Я сам его благодарю; а также ваших слуг и вас, что помогли мне. Спасибо, Ивейн. Что бы я без вас делал?
Он все-таки встал, и она невольно поднялась вслед за ним, беспокоясь: вдруг он пошатнется и упадет, вдруг его нужно будет подхватить, поддержать… Но Сезар, кажется, твердо стоял на ногах. Он сделал шаг вперед, почти не оставив между собою и графиней пространства, и отступать на сей раз было некуда – позади кресло. Но Ивейн и не хотела отступать.
– Мадемуазель, – негромко проговорил виконт; глаза его казались провалами в черноту, отблеск каминного огня лежал на скулах, – вы столь прекрасны даже в этом траурном платье, столь решительны, столь самоотверженны, что я не могу не выразить вам свое восхищение. Но дело не только в этом. Возможно, сейчас я сотворю глупость, однако, если не сделаю этого, до конца жизни буду жалеть.
