Энн Жирар - Мадам Пикассо
Она повернулась, наклонилась и выпрямилась, двигаясь в такт музыке. Свет рампы, падавший на складки кимоно, заставлял алые манжеты блестеть и переливаться. Она идеально знала процедуру танца. Вот она повернулась, снова наклонилась, и ее голубые глаза ярко вспыхнули. Пьяные мужчины вокруг него зашикали и закричали: «Давайте канкан!»
Матадор, дремавший в душе Пикассо, проснулся к жизни. Его руки сжались в крепкие кулаки, а тело словно окаменело, охваченное странным ощущением. Постепенно это ощущение освободило его от гнева. В бездонных голубых глазах девушки было нечто, мгновенно заставившее его понять: это Ева.
С тех пор как Пикассо последний раз встретился с девушкой в вестибюле отеля, он чувствовал тесную связь с ней. В тот день проявилась какая-то глубокая сторона его истинной натуры, и он искренне старался помочь ей. Что она могла подумать? Пикассо, блестящий молодой художник, уже широко известный в Париже, заманил ее в гостиницу, а до этого оставил книгу возле ее двери, как будто это могло объяснить всю сложность его устремлений и двойственное отношение ко всем, кого он любил или хотел полюбить. Пикассо казалось, что он всегда терял то, что он любил больше всего. Сначала Кончиту. Потом Касагемаса. С тех пор абсолютная любовь была невозможной, даже с Фернандой.
Пикассо откинулся на спинку стула и одним глотком осушил свой бокал. Как ей удалось так мастерски заменить Мистангет? Он был изумлен и заинтригован. Как выяснилось, Ева была гораздо более интересной особой, чем казалось на первый взгляд. Чарующая музыка наполняла помещение. Пока он следил за движениями ее рук под соло на тромбоне, то понял, насколько был ошеломлен собственным возбуждением.
Пикассо потряс головой, чтобы успокоиться, но девушка снова привлекла его внимание. Кимоно на ней казалось еще более экзотичным. Роль, которую она исполняла, была похожа на любовную игру, а ему очень нравились подобные игры.
Жалобные звуки тромбона постепенно затихли, сменившись финальными скрипичными аккордами, мастерскими и точно выверенными, как движения его кисти.
Зал внезапно взорвался аплодисментами. Танец закончился, однако что-то неизведанное явно ждало его впереди. Он думал об этом еще до поездки в Сере, но теперь знал точно. Она была его будущим. Пикассо присоединился к аплодисментам. Ева поклонилась, и уголки ее губ приподнялись в едва заметной торжествующей улыбке. Значит, она рискнула и победила. Как замечательно, что она осмелилась это сделать! На какие новшества он сможет решиться в своей жизни и работе, если она будет рядом с ним?
Пикассо попросил Жозефа Оллера сказать ему, где собираются актеры после представления. Он должен был встретиться с Евой. Он надеялся, что она по-прежнему будет одета в кимоно. В его фантазии сценический образ Евы сливался с ее реальным лицом.
Большая часть актеров, танцовщиц и работников сцены собралась в ресторане «Пальмира», который находился немного дальше по улице. Зал был обставлен красными кожаными банкетками, повсюду висели огромные зеркала, в отражении которых плавали клубы сигаретного дыма. Когда Пикассо и Рамон вошли внутрь, их сразу же окружил шум разговоров, музыки и веселого смеха. «Здесь легко оставаться неузнанным», – подумал Пикассо. По крайней мере, в течение какого-то времени. Впрочем, для его друга это значения не имело.
Ему показалось странным и даже немного подозрительным, что Рамон настоял на желании составить ему компанию сегодня вечером, хотя было известно, что по вечерам он предпочитал оставаться дома вместе с Жерменой. Пикассо догадывался, что Фернанда выбрала Рамона в качестве надсмотрщика, поскольку больше не доверяла своему партнеру. Пабло любил Рамона как брата и понимал, что никогда не сможет отплатить другу за услуги, оказанные в годы бедности и борьбы, и это даже сердило его. После скандала с кражей «Моны Лизы» он еще больше, чем раньше, сомневался в добрых намерениях окружавших его людей.
Они подошли к концу длинной стойки бара, обитой цинком, и Рамон заказал ром. Пока он ожидал заказ, Пикассо услышал от стоявших рядом танцовщиц о том, что в этот вечер в кабаре случилось на самом деле. Все тайно поднимали бокалы в честь Марсель Умбер, которая спасла Мистангет, вконец расстроенную ссорой со своим любовником. Марсель удалось ловко провести мсье Оллера и главную костюмершу, без особой охоты вынужденную признать честолюбивую девушку своей первой помощницей.
В следующий момент появилась Ева вместе с хорошенькой молодой танцовщицей по имени Сильветта. Ее лицо, недавно отмытое от грима, сияло торжеством, и она улыбалась, обмениваясь дружескими объятиями с членами труппы. Она просто светилась от счастья. Пикассо понимал, что все шепчут ей на ухо поздравления и слова благодарности, потому что она то и дело краснела и кивала, пока они подходили к бару.
Потом он заметил, что она сделала модную короткую стрижку с челкой, которую Сара Бернар безуспешно испробовала на себе. У Евы стрижка выглядела просто восхитительно. Он должен был поговорить с ней, но сначала ему следовало избавиться от общества Рамона.
– Dios, мне нужно покурить, – Пикассо провел рукой по волосам. – Я по-прежнему чувствую осуждающие взгляды со всех сторон.
– Успокойся, амиго. Никто на самом деле не верит, что ты украл «Мону Лизу», – Рамон фыркнул и по-дружески положил руку ему на плечо.
– Даю пять франков, если ты найдешь мне сигарету.
– Похоже, ты и впрямь отчаялся.
«Ты и представить не можешь, до какой степени, – подумал Пикассо. – Но не по той причине, о которой ты думаешь».
– Десять франков. Тогда я сбегаю на другой конец квартала и куплю все, что ты хочешь.
– Perfecto. Gracias[37].
Сразу же после ухода Рамона Пикассо стал пробираться к Еве через толпу. Она разговаривала с Мистангет и молодым блондином, танцовщиком Морисом Шевалье. Его сердце забилось чаще, а мысли заметались, пока он пытался сообразить, что ей сказать. По мере приближения он все лучше слышал голос Евы.
– Полагаете, мсье Оллер узнает об этом? – спросила Ева. Она держала маленький бокал красного вина и говорила торопливо, словно немного запыхалась.
– Возможно. Но ты спасла представление. Скорее всего, он будет навеки благодарен тебе. А на меня разъярен.
Пикассо подошел ближе. Ева подняла голову и увидела его. У Пикассо захватило дух.
– Оллер – мой друг, – вмешался Пикассо. – У вас не будет никаких проблем.
– Вы очень великодушны, мсье Пикассо, – с явным облегчением произнесла Мистангет и крепче сжала руку Шевалье.
– В этом нет необходимости, – ответила Ева. Она говорила вежливо, но, судя по всему, была недовольна.
