Наталья Павлищева - Клеопатра и Антоний. Роковая царица
Капитон принялся словно между прочим, но не самой царице, а тем, кто мог ей передать, рассказывать о том, как Марк Антоний сначала был вынужден разбираться со своей глупой Фульвией, едва не вызвавшей новую гражданскую войну своим неразумным поведением («даже прибил ее из-за того, что вынудила уехать из Александрии!»), потом уступить Октавиану, потому что был у того в руках, и жениться на Октавии. И здесь у Марка Антония нашлось оправдание: жена была беременна от предыдущего мужа, умершего так не вовремя (или вовремя?). Как страдал бедолага, сравнивая Божественную Клеопатру со своей женой, больше похожей на весталку, чем на женщину!
Конечно, эти речи доходили до Клеопатры и постепенно подтачивали ее решимость выкинуть из головы и из сердца подлого предателя. Все же царица любила Марка Антония, а любви все равно, достоин человек или нет, она не спрашивает, к кому вспыхивать и когда затухать. Можно сколько угодно убеждать себя, что возлюбленный твоей любви не стоит совершенно, это не помогает, сердце никогда и ни у кого не слушало разум, на то оно и сердце.
И Клеопатра уже понимала, что поедет, но теперь подыскивала оправдания своей капитуляции и линию поведения в Антиохии, чтобы не пострадали ни Египет, ни ее собственная честь.
Никто ее в постель к Марку Антонию силой не потащит, если бы она не захотела, и в Тарсе ничего бы не было. Клеопатра сама влюбилась в Марка Антония не меньше, чем он в нее, потому и случилось то безумие длиной в два года. Результат этого безумия с визгом носился по дорожкам сада под присмотром Ирады и нового учителя детей Николая из Дамаска.
Клеопатра отвлеклась от мыслей о поездке, вернее, они не выходили у нее из головы, но царица, выйдя на террасу, остановилась, чтобы полюбоваться своими прелестными малышами. Детям Антония уже три года, очаровательные, крепенькие Александр и Клеопатра пока жили под присмотром Ирады, мать пригласила к ним учителя — образованнейшего человека из Дамаска Николая, сына судостроителя. Конечно, пока малышей учить еще рано, Николай больше времени проводил в Музеуме или беседах с самой царицей, прекрасно понимая, что не только его ученость, но и родство с владельцем огромных верфей причина такого внимания.
Но пока всех устраивало положение Николая в качестве учителя детей Божественной, даже иудейского царя Ирода, шпионом которого при дворе Клеопатры был Николай. Знала ли об этом Клеопатра? Знала, но шпионаж не мешал ей, против царя Ирода у нее не было никаких замыслов, вернее, были, но она не обсуждала таковые ни с Николаем, ни в его присутствии. Конечно, всегда есть слуги, которые подслушивают, но те, кто окружал египетскую царицу, скорее позволили бы себе оглохнуть, чем рискнуть выдать ее тайны.
Дети ее и Антония больше похожи на отца, чем на мать, чему Клеопатра была рада, ей совсем не хотелось бы передать дочери по наследству крючковатый нос или пухлые щечки. Зато глаза у малышки синие-синие, материнские.
Детские голоса всегда приносили царице успокоение, она с удовольствием возилась с малышами, но сейчас не спешила в сад, чтобы присоединиться к веселой беготне. Клеопатра размышляла. Детей признали в Египте, были устроены многочисленные праздники, она поддерживала все эти шествия, пиры, обряды, а сердце обливалось кровью. Сначала еще жила надежда, что Антоний уладит дела и вернется, потом ждала каждое судно с Запада в надежде, что хоть пришлет письмо с повинной и объяснением, потом надеялась, что корабль с письмом попал в бурю… потом надеяться перестала.
И вот теперь, когда сердце уже почти успокоилось, этот подлец объявился снова, и как! Потребовал ее приезда и помощи, не поинтересовавшись детьми! Сильнее обидеть женщину трудно.
А сердце жаждало реванша. Какого?
Глядя на резвившихся у фонтана детей и Николая, мирно беседовавшего с Ирадой, Клеопатра вдруг поняла, что поедет в Антиохию! И не просто поедет, а с детьми. Она заставит Марка Антония сполна заплатить за унижение. Как? Нет, это не будет просто ползанье на коленях, она не унизится до такого и не станет унижать его, Александр и Клеопатра — дети не просто царицы, они дети Египта, потому Марк Антоний заплатит Египту.
Чем может платить тот, у которого не хватает средств на поход на парфян? Ей не нужны его деньги, она сможет добыть свои. У Марка Антония есть власть над Востоком, у него есть земли, в которых пока по каким-то причинам нет правителей, да и тех, которые есть, можно потеснить… Например, Ирода. У Иудеи есть земли, которыми предпочла бы владеть она сама. Во власти Антония отдать ей все, что царица потребует, а в ее власти заставить беспутного папашу это сделать. Все верно, только нужно сначала заставить его признать свою вину и внушить, что необходимо загладить…
— Я поеду в Антиохию и помогу Марку Антонию.
Фонтей Капитон с трудом удержался, чтобы не показать свою радость, даже глаза пришлось опустить, чтобы не выдали довольного блеска. Все же он неплохо знал женщин, если две недели напоминать о страданиях бывшего любовника, то даже самая разумная царица дрогнет. Сердце женщины способно таять, как масло на жарком солнце, если она поверит в то, что является для своего возлюбленного единственной, при этом неважно, что у того гарем. Каждая верит, что сердцем любовник только с ней и готов бросить гарем ради обладания единственной.
Эта тоже поверила. Хорошо, пусть едет, Марку Антонию нужна ее помощь, без египетских денег, хлеба, солдат ему не справиться, Октавиан хоть и помог, но не слишком щедро, пожалуй, Антоний рассчитывал на более весомую оплату своей жертвы. Это было для Марка не слишком приятным сюрпризом: получить в качестве жены образец женских добродетелей с двумя детьми, да еще и беременный третьим, образец, с которым просто невозможно развестись, сенат никогда не признает развод с такой женщиной, к тому же сестрой Октавиана, а потом понять, что жертва не стоила ответных даров. Октавиану вовсе не был нужен Антоний в качестве властителя огромных богатейших территорий, способный раздавить его самого. Помощь в походе на Парфию оказалась так себе…
Что уж там думала и на что надеялась египетская царица, Капитон не знал, но она объявила, что едет к Марку Антонию.
— Нет! — сказали жрецы Серапеума.
— Да! — сказала Клеопатра.
— Ты совершаешь ошибку, Божественная, — предупредил юный жрец храма Птаха в Мемфисе Петубаст, сын Пшерени-Птаха. Именно он после смерти отца был назван новым жрецом. Петубаст еще мало что умел, но с ним считались.
— Жизнь состоит из ошибок. Я хочу показать глупцу, чего он лишился, предпочтя ничтожную Октавию.
— Царица, подумай! — забеспокоились Аполлодор и Протарх, уже не соперничая между собой.
