Кейт Эмерсон - Отказать королю
В мае 1529 года в аббатстве Блэкфрайерз начались судебные слушания о признании брака короля недействительным. Мы ничего не знали об этом, пока Мария Витторио не получила письмо от своего отца. Он писал, что королева Екатерина отказалась признать юрисдикцию английского суда. Она настаивала, что у этого суда нет никаких прав, чтобы выносить решение относительно ее замужества. «Вопрос может быть решен только Святым Престолом», — твердила она. Папа же делал все возможное, чтобы тянуть с ответом.
В сентябре король, королева и принцесса, как обычно, открыли сезон охоты. Двор медленно переезжал с места на место, останавливаясь поочередно в аббатстве Уолтэм, Барнете, Титтенхэнгере, Виндзоре, Ридинге, Вудстоке, Лэнгли, Бекингеме, а также в новом дворце, который король построил в местечке Графтон в Нортгемптоншире. Строительство было закончено всего три года назад, и дворец был настолько велик, что позволил разместиться здесь и леди Анне со всей ее свитой.
Королева Екатерина старалась игнорировать самое присутствие своей соперницы. Принцесса Мария пыталась в этом подражать матери. Однажды в Графтоне, когда принцесса вышла на свою обязательную дневную прогулку в сопровождении Марии Витторио и меня, она увидела короля с его фавориткой в дальнем конце сада.
— У моего отца и раньше были любовницы, — заявила она, — и со временем он утрачивал интерес к каждой из них.
Мы продолжили прогулку как ни в чем не бывало. Мария и я обменялись взглядами, но не стали противоречить ее высочеству.
В декабре лорду Рочфорду, отцу Анны Болейн, был пожалован титул графа Уилтшира. Король также распорядился, чтобы, вопреки традициям, ко всем трем детям новоиспеченного графа обращались по его прежнему титулу. Таким образом, в одночасье мисс Анна стала не просто леди Анной, но леди Анной Рочфорд.
Рождество мы вновь праздновали в Гринвиче, но в тот год меня не отправили в Лондон для выбора шелковых лент и отделки для наших туалетов, в которых мы должны были танцевать на балах и маскарадах. Миссис Пинкни сама прибыла ко двору. Все фрейлины и больше половины придворных дам принцессы собрались в личных покоях Марии, куда мастерица принесла свой товар.
Рейф был с нею, но в присутствии такого количества знатных дам постарался выглядеть совсем незаметным. Мне не удалось выкроить ни минуты, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз, и я почему-то очень расстроилась по этому поводу.
Мне так хотелось узнать, что же теперь думают жители Лондона о королевской фаворитке, и ничего больше! Так, во всяком случае, я себе говорила.
Несколько часов спустя я бежала по длинному коридору, чтобы принести принцессе ее меховую муфту, забытую ею в спальне, когда мы собирались к мессе. И тут темная фигура выступила из ниши, закрытой гобеленом, и преградила мне дорогу. Я вскрикнула от неожиданности, а потом нервно рассмеялась, когда вдохнула знакомый запах корицы и сандала и узнала сына миссис Пинкни.
— Как ты меня напугал! — воскликнула я. — Негоже так бросаться на людей!
Губы Рейфа болезненно изогнулись:
— Прошу меня простить, мисс Лодж, если я вас напугал, но я специально ждал вас здесь, надеясь увидеться с вами.
— Ты знаешь новости, которыми хочешь со мной поделиться? — выпалила я.
Рейф нахмурил лоб в удивлении, а мне бросилась краска в лицо. Мы не договаривались с ним о том, что он будет снабжать меня последними слухами каждое Рождество, так получилось случайно. Вполне возможно, что он даже не понял, что сообщает мне столь важные сведения.
Чувствуя себя совсем неловко, я замолчала, ожидая, что скажет Рейф. У него должны были быть какие-то веские причины, чтобы попытаться перехватить меня, и я очень надеялась, что он мне их откроет. Мое отсутствие в церкви будет замечено, если я так и не появлюсь с муфтой принцессы.
Рейф ничего не сказал, но достал из-за пазухи маленький сверток и неуклюже попытался мне его всучить.
Я отступила, пряча руки за спину, и спросила:
— Что это?
— Это новогодний подарок для вас. Я знаю, что еще рано, но, скорее всего, не смогу вас позже увидеть, — он перестал мямлить и, оторвав взгляд от каменных плит пола, увидел мое замешательство. — Это для вас, мисс Томасина Лодж.
— Ах! — впервые я не знала, что еще сказать. К тому же у меня не было ответного подарка.
— Возьмите его, — повторил Рейф, вновь настойчиво вкладывая сверточек мне в руки.
Мне ничего не оставалось, как принять подарок.
— Очень мило с твоей стороны, — пробормотала я.
Он выглядел таким же смущенным, какой и я себя чувствовала, переминался с ноги на ногу и старался не встречаться со мной глазами. Пока я пыталась подобрать слова, чтобы еще раз поблагодарить его, Рейф развернулся и обратился в бегство.
— Сейчас я должен возвращаться в Лондон, — крикнул он мне через плечо, — но обещаю, что мы увидимся на следующее Рождество. Жди меня, Томасина!
Рейф исчез, а я, потрясенная до глубины души, продолжила свой путь в церковь, отклонившись лишь на минуту, чтобы спрятать таинственный сверток в свой сундук в спальне фрейлин.
Я собиралась дождаться Нового года, чтобы открыть его, но к ужину выдержка меня покинула. В свертке была коробочка, а в ней шелковая лента для волос искуснейшей работы цвета благородного бургундского вина. Я подумала, что, должно быть, Рейф, так внезапно перешедший со мной на ты, подарок мне изготовил сам, и представила себе, как его длинные сильные пальцы перебирают драгоценные шелковые нити.
И эта картина взволновала меня до глубины души.
Глава 24
Святки закончились, и двор принцессы обосновался в Болье, ставшем ее постоянной резиденцией. Как уже повелось, новости о короле и жизни при дворе приходили к нам от случая к случаю, но мы вскоре узнали, что королева удалилась в Ричмондский дворец, а король в сопровождении леди Анны прибыл в Вестминстер и обосновался в Йоркском дворце.
Хотя Эдит исправно пересказывала мне то, что слышала от других слуг, ничего нового в последнее время она мне не поведала. С одной стороны, челядь в отсутствие новостей перемалывала старые сплетни, а с другой стороны, Эдит больше не ловила жадно каждую весточку из большого мира. За ней ухаживал один из конюхов — молодой парень родом из Саффолка, и Эдит, кажется, отвечала ему взаимностью. Она призналась мне, что пытается отучить своего поклонника от говора Восточной Англии, поскольку сама полностью избавилась от отзвуков Глостершира и Сомерсетшира в своей речи, и только временами с ее губ слетало какое-нибудь образное местное выражение.
Сэр Лайонел также не давал о себе знать. Вести о нем пришли окольными путями, когда графиня Солсбери поведала мне, что его жена умерла, однако подробностей о кончине леди Даггет она не знала.
