Жюльетта Бенцони - Мария — королева интриг
— Вы вовремя! — проворчал Холланд. — Я собирался искать вас!
— Но не возле мужа, по крайней мере!
— Я вполне на это способен, когда лопается мое терпение! Одновременно он снимал с нее ее легкую одежду, опуская ее прямо на песок. И Мария уже не думала о том, что безумно рискует, что наступает рассвет и любой из слуг может их увидеть. Для нее имела значение лишь их близость и удовольствие, граничащее с мучением, которое она от него получала. В момент расставания она все же умолила Холланда впредь не ставить ее в столь опасное положение. Даже визиты в «Цветущую лозу» давались ей непросто, но он лишь посмеялся над ее страхами:
— Королева Генриетта-Мария отбывает лишь второго июня, и вы знаете, что мы ждем Бекингэма. Теперь он не заставит себя ждать. Как там у вас с королевой?
— Так, как мы хотели! Я столько ей о нем рассказывала, так превозносила его любовь к ней, что она теперь грезит о нем так же, как он о ней.
— Чудесно! Скоро мы будем держать в руках чрезвычайно важные нити. Теперь ступайте к себе! Поговорим об этом в нашем любовном гнездышке позже, послезавтра. Видите, я умею быть благоразумным! — добавил он, касаясь ее губ легким поцелуем.
Когда Мария вернулась в спальню, Клод храпел так, что едва не рушился потолок. Она скользнула рядом с ним под одеяла, стараясь его не коснуться. Теперь ей действительно нужно было поспать.
На рассвете Элен отправилась к первой мессе в церковь Сен-Тома-дю-Лувр, разыскала каноника Ламбера и попросила его передать отцу Плесси, что она нуждается в его мудрых советах как можно скорее. Уверенная в том, что должно было произойти, в эту ночь она не ложилась и выследила любовников.
Пять дней спустя Мария Медичи торжественно открывала свой новый прекрасный дворец, хотя он еще не был до конца отделан, в присутствии короля, королевы и двора. Помимо ее просторной квадратной спальни с окнами на узорный цветочный партер, всеобщее восхищение вызвала идущая к ней галерея, где серия картин, наконец дописанная Рубенсом, предстала во всей красе под высоким сводом золоченого потолка. Присутствовал и сам оправившийся от падения художник, явно наслаждаясь расточаемыми в его адрес похвалами. Некоторые картины, без сомнения наиболее удачные, говорили сами за себя. В частности «Генрих IV, получающий портрет королевы», «Свадьба в Лионе», «Рождение Людовика XIII» и особенно изумительное полотно «Коронование королевы». Достоинства других, вроде «Блаженства регентства», казались не столь очевидными, и Людовик, не сохранивший никаких радостных воспоминаний об этом периоде своей ранней юности, потребовал разъяснений. Художник поспешил их предоставить:
— Здесь изображено состояние процветания, в коем пребывало тогда королевство, а также подъем, на котором находились науки и искусства благодаря щедрости и великодушию королевы, которую вы, Ваше Величество, можете видеть сидящей на этом сверкающем троне и держащей в руке весы, в знак того, что справедливость и благоразумие поддерживают равновесие в мире.
Чувство юмора не входило в число главных достоинств Людовика XIII, но такая откровенная лесть вызвала у него улыбку.
— Сразу видно, что вы при этом не присутствовали! — произнес он саркастически и перешел к следующей картине.
Проходя перед пухлыми нимфами и полнотелыми богинями, которыми изобиловали полотна, он разглядывал их с удивлением, перешедшим в очевидную неприязнь, когда он увидел портрет своей матери в облике богини войны. На голове ее был шлем, под мышкой — шпага, одета она была в нечто вроде пурпурной туники, складки которой позволяли видеть обнаженные части тела: руку, пухлое плечо и налитую грудь, неудержимо притягивавшую взгляд. Король, впрочем, ничего не сказал, но сократил свой визит и удалился, увозя в своей карете и кардинала Ришелье. Взвод мушкетеров немедленно окружил королевскую карету, спускавшуюся вниз по улице Турнон. Мария смотрела им вслед из одного из окон дворца. Чуть ранее, при появлении короля, она узнала среди мушкетеров Габриэля. Несмотря на их размолвку, она обрадовалась встрече, слишком беззаботная, чтобы долго сердиться, и улыбнулась ему, но, к ее удивлению, он отвернулся с суровым лицом и нахмуренными бровями, и она уловила на его лице огорчение, мимолетное, но столь же необъяснимое, как и его поведение. Она отложила на более позднее время выяснение причин столь оскорбительного отношения, поскольку была всецело поглощена подготовкой к встрече герцога Бекингэма. Накануне было принято решение, что он остановится в ее доме, что привело Марию в восторг.
Через неделю после открытия Люксембургского дворца, вечером двадцать шестого мая, он прибыл в сопровождении герцога Монтгомери и нескольких знатный особ, составлявших его блистательную, но немногочисленную свиту.
Его репутация элегантного, блестящего красавца опередила его, и, когда он поклонился Марии, глаза ее распахнулись от удивления: Стини был еще красивее, чем она его запомнила, и она имела возможность измерить свою любовь к Холланду, отметив, что при виде этого чуда ее сердце и тело не дрогнули. Высокий и худощавый, с широкими плечами и самыми прекрасными глазами, которые ей когда-либо доводилось видеть, озарявшими лицо с тонкими усиками и чувственными губами, с шевелюрой белокурого фавна и обворожительной улыбкой, Бекингэм обладал всем необходимым для того, чтобы соблазнить королеву, будь даже она недоступнейшей из женщин. Рядом с этим полубогом Людовик XIII не слишком много значил.
Что до слухов о его любви к роскоши, то они оправдались в полной мере, и едва парижане увидели неотразимого министра Карла I, они были очарованы и потрясены: на этот случай Бекингэм заказал себе ни много ни мало двадцать семь костюмов, один великолепнее другого, и, так как он к тому же свободно распоряжался сокровищами английской короны, его сказочные наряды были усыпаны жемчугами, бриллиантами, рубинами, изумрудами и сапфирами. Поговаривали даже, что он изощрился до того, что велел лишь прикреплять на живую нитку некоторые жемчужины и самоцветы, чтобы иметь возможность галантно терять их перед дамами (Скорее всего, это лишь легенда, придуманная англичанами для дискредитации французской знати. На самом же деле он потерял один-единственный бриллиант, который ему сразу же вернули.). Он должен был пробыть в Париже одну неделю, а затем вместе с юной королевой отправиться в Англию.
Естественно, были предусмотрены политические переговоры. Перед Бекингэмом стояли две конкретные цели: помешать Франции заключить с Испанией окончательный мир и подготовить альянс с Англией — в пользу последней, разумеется! — против немецких принцев. Но между этим недотепой и тем, кого звали теперь просто кардинал, была такая пропасть, что, если красавцу-англичанину и устроили любезный прием, особых подарков делать ему никто не собирался. Впрочем, он был принят, как подобает, королем и королевой-матерью, с удовольствием похваставшейся роскошью своего дворца. Наступил столь долгожданный момент визита к королеве.
