Симона Вилар - Королева в придачу
Брат и сестра разговаривали, обнимались, не могли наглядеться друг на друга.
– Я рад, что мы снова вместе, – говорил сестре Генрих. – Быть королем – дело довольно одинокое, и так приятно иметь кого-то рядом, кто может говорить тебе «ты» и обращаться по имени.
– Ваше величество так скромны, – смеялась Мэри. – Конечно, для меня ты всегда будешь моим любимым братцем Хэлом. Но сэр Брэндон поведал мне, что ты ввел ряд вольностей, приближающих к тебе людей. И к тому же есть наша славная Катерина, которая так любит тебя!
По лицу Генриха прошла легкая тень, но он тут же улыбнулся.
– Да, её величество. Она тоже ждет тебя, малышка Мэри, так что собирайся.
Она торопилась, словно боялась ему не угодить. Генрих ждал её на улице. Он был так наряден и великолепен, что казался выше всех своих спутников. Только Брэндон был одного роста с ним, но держался чуть поодаль. Хотя первая улыбка Мэри была обращена именно к нему. А Генрих уже шел к ней.
– Моя сестра Мэри Тюдор – принцесса английская, и бесспорно, самая красивая леди Англии!
Двор взорвался аплодисментами, приветственными криками, и Мэри, почти хмелея от радости, подумала – как она раньше могла существовать без всего этого?
Генрих посадил её в паланкин, затем ловко вскочил на лошадь, не вдевая ногу в стремя – этому ловкому трюку все зааплодировали, а он снял шляпу и поклонился.
Весь путь до ожидавшей их у Темзы королевской баржи они проделали на быстрых рысях. Генрих скакал подле паланкина сестры, улыбался, отпускал ей комплименты. Он был счастлив и горд, что у него такая прекрасная юная сестра, но не забывал, что он король и, когда на протяжении всего их пути попадались путники, которые кидали в воздух шапки и прославляли его, он прямо-таки сиял и поглядывал на Мэри совсем с мальчишеской гордостью.
Ожидавшая их на Темзе королевская барка была сплошь покрыта алым сукном и украшена коврами. Генрих на руках внес на нее сестру, усадил на мех белого медведя, устилавший возвышение под богатым балдахином и велел трогаться.
Вдоль бортов баржи горели факелы, курились ароматные урны с благовониями.
– Ах, Мэри, – говорил Генрих, – я бы велел трубить в трубы в честь тебя и устроить грандиозный фейерверк над рекой, если бы не строгости поста... Но завтра, завтра!.. Ты увидишь, каким стал мой двор!
Мэри вновь подумала, как ему нравится быть королем. Но вскоре уже искала взглядом Брэндона. Чарльз старался держаться все время в стороне, но она не могла этого допустить.
– Подойдите сюда, Чарльз. Генрих, сообщили ли вам, что я обязана нашему милому Брэндону жизнью, и наша встреча состоялась лишь потому, что у вашего величества есть столь верный слуга?
О да! Ему сообщили. И Генрих восхищен, хотя он и не ждал ничего иного от своего друга Брэндона. А известно ли Мэри о его подвигах во время кампании? И король стал рассказывать Мэри, как Брэндон повел войска на штурм города Турне и взял приступом надвратную башню и нижний город. У него было слишком мало людей, чтобы захватить и основную цитадель, но он склонил горожан к сдаче и даже предотвратил бесчинства в городе, когда в него вошли войска англичан.
Мэри слушала, боясь пропустить хоть слово.
– Сэр, такую преданность, несомненно, следует поощрять. И как вы наградили сэра Чарльза?
Генрих на миг словно смутился, но быстро взял себя в руки.
– О, награда ожидает Чарльза впереди, я не забуду о нем. Мэри чуть улыбнулась Брэндону, у неё замерло сердце, когда он склонился и поцеловал ей руку, поглядев на неё так, что дрожь прошла по её телу до самых кончиков пальцев; она какое-то время с трудом справлялась с волнением, почти не слыша, что говорит ей Генрих. Хотя Брэндон дал ей понять, что меж ними могут быть лишь дружеские отношения, – она ничего не могла с собой поделать, не могла заставить себя не чувствовать этой абсурдной радости в его присутствии.
– Смотри, Мэри, – Гринвич! – воскликнул король. У дворца был широкий каменный причал с длинными, спускающимися прямо к воде, ступенями. Сейчас он был освещен, как днем, и полон толпой, вышедшей встречать короля с сестрой. Когда Генрих, ведя Мэри за кончики пальцев высоко протянутой руки, сошел на берег, все разразились криками и приветствиями. Первой её приветствовала королева.
– Мое бесценное сокровище! – сказала она, не давая принцессе опуститься в реверансе, и нежно целуя в лоб.
А Мэри в первую минуту и слова не могла вымолвить. Как изменилась Катерина! Теперь это была не та изящная тихая девушка, бывшая когда-то её кумиром. Это была солидная матрона, казавшаяся несколько неуклюжей в своих чрезмерно пышных темных одеждах, сверкавших каменьями. Даже света факелов хватило, чтобы Мэри увидела мешки у неё под глазами, вялые складки у губ. И хотя алмазы на её великолепном чепце испускали сияние, но даже эта роскошь не могла скрыть болезненного усталого вида королевы. Только глаза у её величества остались прежними – серыми, лучистыми, кроткими и очень добрыми.
– Ваше величество...
У Мэри на глаза навернулись слезы, она вдруг ощутила болезненный укол в груди. Может, если бы не она, то Кэт благополучно бы родила королю ребенка, и не было бы всех этих последующих выкидышей.
– Ваше величество, простите меня. Всем сердцем молю вас.
Она все же упала перед Катериной на колени, целовала её маленькие руки.
– Встаньте, девочка моя, моя милая сестрица. Я так рада вновь видеть вас! Мэри пришлось справиться с волнением; с истинно королевской осанкой она приветствовала остальных приближавшихся к ней вельмож и пэров.
Брэндон наблюдал за ней со стороны и невольно отметил, как хорошо запомнила принцесса то, чему он её учил, говоря о партиях при дворе. Она была откровенно любезна с теми, о ком он отзывался, как о своих союзниках, но холодна к тем, кого Брэндон характеризовал не совсем лестно. Так, она только протянула руку для поцелуя Бэкингему и его брату Уилтширу, зато была улыбчива и мила с Норфолком. А когда приблизилась к Вулси, Мэри на глазах всего двора опустилась перед ним на колени и поцеловала его епископский перстень.
– Милорд-канцлер, мы много лестного слышали о вас, о том, какой вы истинный друг короля и превосходный политик.
Вулси был польщен таким вниманием сестры своего правителя. А вокруг только и говорили, что сестра короля сразу дала понять, на чьей она стороне, и многие косились на Брэндона, догадываясь, что это его рук дело. Но он лишь улыбался. Мэри была его человеком, и он испытывал к ней благодарность... и восхищение. Но в то же время и несколько ревновал. Ах, эта девушка была такой кокеткой! Как она глядела на всех этих вельмож и государственных советников, даже на престарелого епископа Фокса смотрела так, словно пытаясь понять, восхищается он ею или нет. А когда Генрих представил ей своего любезного Лонгвиля, бесспорно красивого мужчину и галантного кавалера, Брэндон даже занервничал. Он по себе знал эту её манящую улыбку и обворожительную манеру бросать искрящийся взгляд из-под полуопущенных ресниц. И почему она так задержалась перед красавцем Лонгвилем, даже не спешит отнять руки из его ладоней? Ревновать было глупо, но Брэндон ревновал. Он стал пробираться к Мэри, словно решив напомнить ей о себе, но тут вышла небольшая заминка. Мэри уже прошла, а перед Лонгвилем стояла сопровождавшая её Джейн Попинкорт, застыв, как вкопанная, задерживая двигавшуюся к дворцу процессию. Теперь все взгляды невольно обратились на неё. Брэндон мягко взял Джейн под локоть, оторвав наконец от Лонгвиля.
