Карин Монк - Ведьма и воин
Просто удивительно, как погода помогает ей.
Глава 7
– «…И с этими смелыми словами Могучий Торвальд вонзил свой меч в шею Мунго и закрыл глаза от горячей струи крови, фонтаном брызнувшей ему в лицо. Голова Мунго покатилась прочь от его извивающегося в конвульсиях тела».
– А что было дальше? – спросил увлеченный рассказом Дэвид. – Наверное, Мунго встал и продолжал сражаться без головы?
– Он попытался, – ответила Гвендолин. – Но пока он слепо шарил в поисках выпавшего меча, Могучий Торвальд вонзил в него меч и одним мощным движением вспорол ему живот, как гнилую зловонную дыню.
– О Боже, Гвендолин, – обеспокоенно сказала Кларинда. – Какая страшная сказка!
– Это еще ерунда, – фыркнул Дэвид. – Ты бы послушала, как она рассказывает о чудовище, которое живет в озере. Оно проглатывает людей, и они остаются живыми в его темном скользком желудке, пока чудовище медленно переваривает их. Иногда они проводят там несколько лет, их тело начинает разлагаться…
– Мне кажется, Кларинде сейчас не хочется слушать об этом, – прервала его Гвендолин. – Может, в другой раз.
– Это всего лишь сказка, – успокоил он Кларинду, решив, что она воспринимает все слишком всерьез.
– Боюсь, мне никогда не привыкнуть к таким ужасным сказкам, – вздохнула Кларинда и вновь переключила внимание на крошечную рубашку, которую она шила. – Может быть, когда родится ребенок, мне перестанет казаться, что это я проглотила кого-то живьем, и ты попытаешься рассказать мне эту сказку еще раз.
– Как это выглядит? – внезапно заинтересовавшись, спросил Дэвид. – Ты представляешь себя чудовищем, а ребенок – это беспомощное существо, которое ты только что проглотила?
Кларинда рассмеялась:
– Думаю, можно описать мои ощущения и так. Но чаще мне кажется, что ребенок ест меня, становясь все больше и больше. И я не знаю, смогу ли удовлетворить его аппетит и дальше!
– Как долго тебе еще носить его, Кларинда? – спросила Гвендолин.
– Точно не знаю. – Она нежно погладила свой выпирающий живот. – Думаю, еще несколько недель. Никогда нельзя сказать заранее: иногда они очень торопятся появиться на свет, а иногда им так нравится там, что, кажется, они вообще не выйдут оттуда.
– Это больно? – спросил Дэвид. – Когда становишься такой толстой?
– Нет. Это так приятно. Вот смотри. – Она поднялась со стула и вразвалку подошла к нему. – Положи руку вот сюда и почувствуешь, как ребенок шевелится.
Она села рядом с мальчиком, взяла его маленькую руку и крепко прижала к своему животу.
Дэвид нахмурился:
– Я ничего не чувствую.
– Немного терпения. Подожди.
– Твой живот ужасно твердый, – неуверенно сказал он. – Я думал, он будет мягким и хлюпающим, как у Алисы.
– Алиса не носит в себе ребенка, – объяснила Гвендолин, улыбаясь. – Она просто любит поесть.
Внезапно Дэвид испуганно охнул и отдернул руку:
– Там что-то шевелится!
– Это ребенок, – объяснила Кларинда, сдерживая смех. – Все в порядке. Подожди, может, он еще раз пошевелится.
Она взяла его руку и вновь прижала к своему животу.
– Вот, сейчас… он толкается… чувствуешь?
Дэвид ошеломленно трогал ее пульсирующий живот.
– Это не больно? – с тревогой спросил он.
– Нет, только немного необычно. Гвендолин, иди посмотри.
Гвендолин с удивлением взглянула на Кларинду. Ей никогда раньше не приходилось щупать живот беременной женщины. Откровенно говоря, она вообще не могла вспомнить, когда в последний раз касалась другой женщины. Вероятно, ее обнимала и держала на руках мать, но ее сожгли на костре, когда Гвендолин исполнилось всего четыре годика, и девушка почти не помнила родное лицо. С того дня о ней заботился отец, который благодаря все усиливающейся ненависти Максуинов стал ее единственным другом. Никому из детей Максуинов не разрешалось играть с ней, и у нее не было подруги, с которой бы она могла смеяться или делиться своими секретами. Но иногда, лежа ночью без сна, она чувствовала себя одинокой и отверженной и размышляла о том, почему ей суждено прожить всю свою жизнь, испытывая презрение других людей. Именно поэтому предложение Кларинды так смутило ее. Всю жизнь ее боялись и отвергали, и теперь ей казалось непостижимым, что женщина может предложить положить ей руку себе на живот, чтобы почувствовать биение жизни внутри нее.
Кларинда засмеялась:
– Поторопись, Гвендолин. Ребенок дерется, как сумасшедший.
Преодолев смущение, Гвендолин подошла к кровати и села рядом с Клариндой.
– Вот здесь, – сказала молодая женщина, беря ее руку и прижимая к выпуклому животу.
Дэвид был прав, подумала Гвендолин. Живот Кларинды оказался гораздо тверже, чем она ожидала. Он казался большим гладким сводом, не из мышц, а плотным и упругим, как будто что-то раздувало его изнутри.
– О, – выдохнула она, удивленная внезапным толчком под своей ладонью. – Что это?
– Думаю, ножка, – сказала Кларинда и опять засмеялась. – А может, кулачок. Трудно сказать.
– Он очень сильный, – умилилась Гвендолин, опять осторожно прижимая ладонь к животу Кларинды.
– Точно. Такой же сильный, как и его отец. Только боюсь, это будет нелегкая работа – произвести его на свет.
– Я уверена, все будет хорошо, Кларинда, – ободряюще сказала Гвендолин.
– Да, я тоже надеюсь.
– А как ребенок там дышит? – нахмурившись, спросил Дэвид. – Там есть отверстие для воздуха?
– Пока ребенок не родится, он дышит, как рыба в воде – ему не нужен воздух, – объяснила Кларинда.
Дэвид зевнул.
– У него есть жабры?
– Надеюсь, нет! – воскликнула Кларинда. – Иначе Камерон может сказать пару ласковых слов по этому поводу.
Все трое захихикали.
– Думаю, теперь тебе нужно отдохнуть, Дэвид, – сказала Гвендолин, поправляя одеяла. – На обед я собираюсь дать тебе особый бульон.
– Я не устал, – запротестовал мальчик, сдерживая еще один зевок.
– Очень хорошо. – Гвендолин вернулась к своему стулу. – Ты полежи тихонько, а я расскажу тебе еще сказку.
– Я ухожу, – объявила Кларинда. – Так что можете выбирать самую страшную.
– Расскажи мне о громадной двухголовой змее, – попросил Дэвид, устало прикрывая глаза, – которая одновременно проглотила двух девушек, и они застряли у нее в глотке.
– Чудесно, – сказала Гвендолин, не сомневаясь, что мальчик заснет, не дослушав и до середины. – «Давным-давно в дальних краях жила гигантская змея, у которой была не одна, а две ужасные головы. Это громадное чудовище было покрыто толстой зеленой чешуей, твердой, как панцирь. У него были четыре горящих огнем желтых глаза и два скользких раздвоенных языка, которые могли схватить человека за ноги и голову и разорвать его на две…»
