Дженнифер Хеймор - Соблазнительное предложение

– Пожалуй, мне нужна пинта красной краски, – пробормотал Люк.

Эмма обернулась к нему, широко распахнув глаза.

– Зачем, ради всего святого?

– Чтобы написать у тебя на лбу: «Собственность лорда Лукаса Хокинза. Любой, кто осмелится на нее посмотреть, будет удушен на месте».

Эмма засмеялась:

– Сомневаюсь, что все это уместится у меня на лбу.

Втайне она ликовала от идеи быть его «собственностью», но это же и тревожило. После обернувшегося катастрофой брака Эмма не желала больше считать себя чьей-то собственностью. И уж точно не была собственностью Люка. Она ему ничего не обещала, и он ей ничего не обещал. Но даже если бы они дали друг другу какие-то обещания, Эмма очень сомневалась, что сможет когда-нибудь примириться с мыслью снова принадлежать мужчине. Всю жизнь она считалась чьей-то собственностью: сначала отца, затем – Генри. Сейчас она принадлежит только себе и решения принимает сама. И это ей нравится.

Но размышлять об этом некогда. Им нужно решать более важные задачи.

– Что же мы будем делать? – пробормотала Эмма, глядя на дорогу, за поворотом которой скрылась почтовая карета.

– Прежде всего устроимся на ночлег. Ты еще не согрелась. Затем найдем доктора. А потом я подыщу нам новую карету. – Он самоуверенно усмехнулся. – Если все пойдет хорошо, завтра мы снова тронемся в путь.

Глава 11

Врач долго мял ногу Эммы. Она стиснула зубы, но жаловаться не стала. Наконец он объявил, что у нее сильное растяжение. От колеса, упавшего ей на ногу, остались только синяки и ушиб, а пострадала она, когда ударилась о землю и вывихнула лодыжку. Честно говоря, Эмма не помнила, как все произошло, – в памяти все размылось.

Доктор заверил Люка, что растяжение – это не опасно и через несколько недель все пройдет, если Эмма не будет утруждать ногу. Он наложил тугую повязку, велел держать ногу на одном уровне с телом, через равные промежутки времени делать горячие компрессы и вручил ей трость.

Когда врач вышел из комнаты, снятой ими на постоялом дворе «Блю белл», Люк не сдвинулся с места. Эмма сидела на кровати, прислонившись спиной к стене, а Люк стоял и разъяренно смотрел на нее, сжимая и разжимая кулаки. Он был в бешенстве – на самого себя, на то, что позволил ей пострадать. Вот еще одно подтверждение его никчемности.

И это не говоря о том, что он врал ей с самого начала.

Люк сдержанно вздохнул. Необходимо было найти карету. Он попытался улыбнуться Эмме, но это скорее напоминало гримасу.

– Дилижанс.

– Что?

– Чтобы добраться до Лондона, мы наймем дилижанс.

Эмма сначала задумалась над предложением, затем криво усмехнулась:

– Там, в Бристоле, я бы пришла от этой мысли в восторг.

Люк нахмурился.

– Но не сейчас?

– Полагаю, я привязалась к маленьким экипажам. Мне было бы жаль видеть дилижанс развалившимся на куски.

Он подошел к кровати, сел на край и взял ее изящную ручку в свою большую руку.

– Не следовало мне его покупать. Мог бы сразу додуматься.

– Я увидела всю Англию, от юга до севера. Каждый день дышала свежим, чистым воздухом. Это бесподобный опыт. В Бристоле я даже представить не могла, как сильно мне все это понравится.

– Но ты пострадала, – хмуро произнес он.

– Не так уж страшно.

– Могло быть и хуже.

И намного хуже. Люк снова вспомнил, как ее тело взлетело в воздух, как тряпичная кукла, а потом рухнуло на землю. А следом полетело колесо. Господи, эти кошмарные картинки снова и снова представали перед глазами, а живот скрутило в тугой узел.

– Но не случилось же, – возразила Эмма. – Со мной все хорошо, благодаря твоему умению управляться с лошадьми.

Люк поднес ее руку к губам и нежно поцеловал костяшки пальцев.

– Отдыхай. Я должен спуститься вниз и подыскать нам новый экипаж.

Эмма вздохнула:

– Ну хорошо. Пока тебя не будет, я напишу Джейн.

Люк принес письменные принадлежности и устроил все так, чтобы ей не пришлось выбираться из постели. Затем надел сюртук и ушел.

Полчаса спустя он нанял дилижанс, который отправлялся от «Блю белл» на следующий день ровно в девять утра.

Уже возвращаясь к Эмме, он зацепился взглядом за паб напротив постоялого двора. Приближалось обеденное время, и народу в нем становилось все больше.

Ему необходимо выпить. Всего одну порцию, а потом он вернется к Эмме, и они пообедают вместе, а может быть, он даже отнесет ее вниз.

Солнце садилось. Пришла служанка и зажгла лампы. Эмма не стала заказывать обед наверх – Люк говорил, что они поедят внизу.

Прошел еще час. И еще. Другая служанка принесла ей стопку горячих полотенец для больной щиколотки. Эмма поблагодарила ее и отослала.

Она уже поняла, куда он делся. Отложив полотенца, Эмма дохромала до окна и прижалась лбом к стеклу.

Этот мужчина вызывал в ней такие противоречивые чувства: от подлинного счастья до глубокого отчаяния. Она знать не знала, что способна на столь сильные чувства.

Сейчас преобладало отчаяние. Эмма просто ненавидела то непреодолимое влечение, которое заставляло его покидать ее. Она знала, он бы уходил каждый вечер. В Беррике-на-Твиде Люк оставался с ней по одной простой причине – им было чем заняться в постели.

Она бы и сегодня с радостью увлекла его в постель. Тот прилив желания, нахлынувший после поломки двуколки, никуда не делся, по-прежнему таился где-то в ней – мощный и восхитительный.

Но сегодня это желание удовлетворено не будет, это уж точно. Люка здесь нет. Он ушел в паб через дорогу, на который посматривал еще днем, когда они только входили на постоялый двор.

Эмма стояла у окна, вглядываясь в ночь, и ее отчаяние сменялось гневом. Она даже подумала, не пойти ли в паб, чтобы увести Люка оттуда. Но нет. Она не будет устраивать сцен – но она слишком зла, чтобы обойтись без скандала. Хочется на него наорать. Хочется его избить!

Стекло, к которому она прижималась лбом, было холодным, как льдышка. Комната их располагалась в задней части постоялого двора, и в переулке, а также и в конюшнях было темно. На улице холодно, все давно разошлись по домам. Все, кроме Люка.

Эмма прижала к стеклу ладонь, сообразив, что начала испытывать к лорду Лукасу Хокинзу чувство собственности. Ей уже кажется, что она имеет право решать, чем ему заняться вечером. Но на самом-то деле все не так. По сути, он ей вообще ничего не должен, не давал никаких обещаний и может пойти туда, куда пожелает. Но сердце твердило другое. Сердце говорило, что они стали слишком близки друг другу и уже не могут оставаться равнодушными.