Елена Арсеньева - Царственная блудница
Оказывается, императрица сообщила английскому послу, что потребует его отзыва, если благодаря ему хоть раз еще услышит имя Бекетова. И теперь Гембори вынужден от имени своего племянника вернуть Афоне слово, поскольку благосостояние семьи зависит от его, сэра Уильяма, карьеры, которой он не может пожертвовать. Да и племянник ни за что не примет от дядюшки такой жертвы, учитывая, что и сам хотел сделать карьеру в России. Поэтому мистер Бекетов и мисс Сторман должны покинуть ту территорию, которая принадлежит Великобритании в России, как можно раньше утром. Конечно, конечно, им будет дан экипаж, который довезет их до ямской станции... но на большее они не могут рассчитывать, сами должны понимать!
Бекетов понимал... Особенно хорошо он понимал, что он был круглым дураком. Все это время был круглым дураком! Гембори преследовал свои цели и просто-напросто использовал и Бекетова, и Афоню. Для чего? Видно, было для чего...
Осознавая, как прелегко его обвели округ пальца, Бекетов готов был придушить англичанина, но понимал, что мигом угодит в крепость, а ведь он должен заботиться об Афоне. Хватит совершать дурацкие, необдуманные поступки! Девчонка чуть жива от потрясения. Как ни хочется свершить свою месть, но этого Никита Афанасьевич не может себе позволить. Родители Афони в Тауэре, дядюшка в шаге от казематов Петропавловки или Шлиссельбурга (хрен редьки не слаще!) – как она будет жить? В России родственники государственных преступников должны разделять их опалу. Афоня в одну минуту может отправиться в места самые баснословные: в Березов, в Пелым, в Охотоморье, на Камчатку... Поэтому Бекетову пришлось спрятать ярость подальше и соблюсти приличия. А ради чего? Ради того, чтобы увезти Афоню в Бекетовку и признать: она теперь сирота... Все рухнуло! Гембори умыл руки и отказался осложнять отношения с теми высокопоставленными лицами в Лондоне, от которых зависело помилование или осуждение Сторманов. «Я не могу повредить своей карьере и своей семье», – у него на все был один ответ.
Разумеется, Гембори делал вид, что налицо лишь несчастное стечение обстоятельств. Кто мог знать, что Лия де Бомон окажется переодетым мужчиной?! Поэтому ухаживание за нею Бекетова имело самый похабный оттенок. А императрица ненавидит содомитов...
О да, Бекетов помнил это. Именно благодаря этому совершенно бесстыдному и наглому, не имеющему под собой никакой почвы обвинению его выставили из Петербурга пять лет назад. Только извращенный ум Шувалова– старшего, который, по смутным слухам, сам был неравнодушен к хорошеньким мальчикам-певчим, мог измыслить безошибочное обвинение, никаких оправданий против которого в глазах Елизаветы не существовало. И снова то же клеймо! Снова... Однако сейчас Шувалов оказался в проигравших, Бекетов помнил выражение безумной ярости на его лице, он готов был убить и переодетую француженку, и Бекетова. Но кто-то же выиграл от этого скандала. Кто? Гембори? Все сходится к Гембори. Но зачем он это затеял?! Неужели все ради того русско-французского договора? Но мыслимо ли приносить в жертву каким-то политическим и денежным договорам судьбы людей? Мыслимо ли ломать их так жестоко?
Никита Афанасьевич прекрасно понимал, что ответа от Гембори не дождется. И должен удерживать себя от малейшей попытки разобраться с англичанином. Это прямой путь к смертоубийству посланника, а значит, к собственной гибели – и гибели Афони.
Она тоже удалена из столицы... чертово платье! Нет, конечно, не случайно оказалось оно такого же цвета и фасона, как платье государыни. Наверняка Гембори придумал это, чтобы усугубить оскорбление. И впрямь у него есть шпионы во дворце, причем очень близко к государыне. О, как он точно все продумывает... В отличие от некоего полковника Бекетова, который, такое ощущение, вообще думать разучился.
Никита Афанасьевич готов был уехать немедленно, но следовало ждать утра, чтобы методичные англичане встали, позавтракали и заложили экипаж. Слуги в доме поднимались в семь часов. Сейчас пробило пять. Еще два часа мучений! Никита Афанасьевич попытался уснуть, но не смог: невозможно было слушать тяжелое дыхание Афони, прерываемое сонными всхлипываниями. Она оплакивала родителей, а может быть, жениха, мрачно подумал Никита Афанасьевич. Впрочем, он и сам понимал, что это чепуха. Афоня вовсе не влюблена в Гарольда, она тоже жертва... жертва, принесенная во имя чего?!
Бессмысленность и непоправимость случившегося так и жгли его. Сидеть на месте было невозможно. Бекетов решил побродить по саду и немного успокоиться, но тут услышал, как дребезжит оконное стекло. Похоже было, что кто-то легонько постукивал по нему со стороны сада.
Но окно на втором этаже, и галерея под ним как раз кончается...
Дребезжанье повторилось. Бекетов подошел и выглянул. Никого на земле под окном. Показалось? Он потянулся закрыть створки, как вдруг до него донесся легкий смешок:
– Не слишком-то вы внимательны!
Говорили по-французски.
Бекетов повернулся на голос и чуть не ахнул: на перилах галереи стоял невысокий человек в плаще и, балансируя, помахивал длинной веткой. Этой веткой он, очевидно, и постукивал в окно.
– Не слишком-то вы внимательны, – повторил незнакомец. – Впрочем, я еще вчера это заметил. Вас нужно носом ткнуть, чтобы вы начали хоть что-то видеть и понимать!
Теперь Никита Афанасьевич узнал голос, этот ненавистный голос: кавалер-мамзель! Причина всех его страданий, всех бед, обрушившихся на него в один день!
Хоть ненависть застилала глаза, Бекетов не мог не отметить, как ловко сидит на его враге мужская одежда – ни капельки не хуже, чем вчера сидела женская!
– Приотворите-ка окно пошире, – приказал француз. – Глупо разговаривать здесь, где из любого окна нас могут услышать. Того и гляди прибежит долговязый племянник посла с этой своей кошмарной собакой.
Бекетов удивился такой осведомленности, но все же распахнул окно. Француз примерился – и вдруг, невероятно изогнувшись, прыгнул с перил, ухватился за подоконник – и мигом втянул свое тонкое, ловкое тело в комнату.
Ну и ну! Ловкач, циркач, акробат!
Бекетову стало обидно, что он не смог бы так легко ввинтиться в окно.
– Какого черта вы здесь делаете? – спросил зло. – Боитесь, что сбегу?
Проговорив это, Бекетов почувствовал, что его так и обдало жаром стыда: он начисто забыл про дуэль с этим человеком! Хотел уехать из столицы как можно скорей, не подумав, что этот отъезд и впрямь может быть расценен как бегство от поединка.
Боже ты мой, боже! Еще и эта напасть на его голову!
Еще и дуэль!
– Ничего подобного, сударь, – довольно миролюбиво проговорил француз. – И в мыслях у меня не было оскорблять вас недоверием. Однако мои обстоятельства изменились. Ее величество отдала распоряжение, чтобы шевалье д’Эон незамедлительно покинул столицу Российской империи, поэтому...
