Светлана Берендеева - Княжна
Марии вспомнилось, что слыхала она что-то обо всём этом, да, видно, не вслушивалась, мимо ушей прошло. Неужели и впрямь эта немка – колдунья? Спросила:
– Давно это было?
– Давно. Уж лет десять тому.
– А ты её видела, эту Анну Монсову?
– Нет, Бог миловал! Сказывали, что лик у неё чёрный, страшный, а когда надо ей, она через плечо что-то кинет, обернётся и лицо у ней красивое-красивое сделается, только из глаз огонь дьявольский. А святые люди, которым дано неявное зреть, говорят, видят, как у неё из-под рук прямо чертенята во все стороны шмыгают.
В своём кресле пошевелился Макаров.
– Погодите, Варвара Андревна. Насчёт чертенят и дьявольского огня это уж… Ведь вы сами её не видели, говорите? А я видел. Приходилось по поручениям государевым в Немецкой слободе бывать, и с Анной этой встречался. Она теперь замужем за посланником Кейзерлингом. Толстая такая немка, ходит вперевалку, и лицо у неё не чёрное, обычное лицо. Я б на неё и не глянул, если б мне не сказали, кто это. А в молодости, говорят, хороша была, и не только царь об неё глаза ломал.
– Так ведь, Алексей Василич, она глаза-то отвести как угодно может. Когда ей надо, обычной бабой себя оказывает, а когда надо, и другим, чем хочет.
Варенька понизила голос и таинственно продолжила:
– Она даже, говорят, птицей обернуться может.
Макаров вздохнул и развёл руками.
– Ясно. А на горе – лихорадки.
– Да ну вас, – Варенька досадливо махнула рукой. – Маша, ну ты-то веришь?
Мария пожала плечами.
– Не знаю.
– Как не знаешь? Но ведь бывают колдуньи на свете?
– Говорят, бывают.
– А лихорадки? – вступил Макаров.
– Тоже, говорят, бывают.
Макаров поднял брови.
– То есть что же, вы во все эти народные россказни верите?
Мария вздохнула. И Варенька, и Макаров сидели, повернувшись к ней, и ждали. Она опустила ноги на пол, оправила подол.
– Я, правда, не знаю, – сказала она задумчиво. – Сама я никогда не видала ни чертей, ни домовых, ни лихорадок. И зелье приворотное у нас в Никольском действует только на тех, кто и так уже склонность имеет. Но говорить, что раз я не видела, значит, нет этого, нельзя, по-моему. Мало ли чего мы с вами не видели, Алексей Василич, – посмотрела она в лицо Макарову, – вот я Венеции не видела, значит, и нет её?
Макаров удивлённо поднял брови на неожиданное сравнение, снисходительно покачал носком башмака.
– В Венеции другие были, и многие, и нам всё подробно описывали. Как же, Мария Борисовна, это сравнивать можно – Венеция и бабьи россказни?
– Но ведь и Венеции мы с вами своими глазами не видали и лихорадок тоже. И про то и про другое только от других слышали. Почему ж вы одному верите, а другому нет?
– Да вы смеётесь, княжна!
У Макарова пропал разнеженный вид, он даже как будто рассердился.
– Ну как же… Ведь Венеция… Ведь туда каждый поехать может и всё увидеть. Мало ли, что я там не был, я же знаю, что если поеду туда, то есть если царское изволение будет, то я всегда город сей на своём месте найду и все описания его – дворцы, каналы, лодки гондольные и всё другое, что бывавшие люди сказывали, всё это там увижу. А лихорадок ваших, или как Анна Монс в птицу обращается, мне вовек не увидеть.
Мария успокаивающе подняла руку.
– Не горячитесь так, Алексей Василич. Я согласна с вами. Но до конца мне не понятно.
– Да что ж тут не понимать можно? – воскликнул Макаров.
– Погодите, я объясню.
Мария вздохнула. Трудно было выразить это словами. Даже самой себе она эти мысли ещё не прояснила…
– Алексей Василич, давайте представим, что мы куда-то поехать и что-либо сами, своими глазами увидеть не сможем. Ну, как будто мы в этой комнате всю жизнь просидим.
Варенька хмыкнула.
– Ничего себе, всю жизнь в этой комнате! Что это, Маша, ты выдумала?
– Погодите, Варвара Андревна, – остановил её Макаров. – Это для примера.
Мария кивнула ему благодарно и, собравшись за это время с мыслями, продолжала:
– Ну вот, если б мы своими глазами ничего посмотреть не могли, а только слушали бы, как другие рассказывают, то как бы узнать можно было, что правда, а что нет? Тут уж либо никому на слово не верить, либо ничьи слова не отвергать, ежели вы сами их не проверили.
Макаров выпятил губы и уставил глаза на угли – думал. Мария продолжила.
– Ведь даже если вы знаете, что чего-то никогда сами не увидите, то всё-таки это может быть на свете. Вот ангелов, например, только святые люди видят. И лик божий али богоматери, или глас их. Так нешто остальным христианам, не видевши и не слышавши того, не верить?
Мария перекрестилась, и вслед за ней быстро перекрестилась два раза Варенька. Макаров шумно выдохнул воздух.
– Однако, Мария Борисовна, чем голова-то у вас занята! Прямо в удивленье, что у девицы, да ещё столь по внешности шармантной, мысли обращены к предмету, более подобающему старцу монашествующему.
Макаров ещё договаривал, когда из-за дверей послышались возня и крики. Двери распахнулись, явив в проёме красные, слегка помятые физиономии. Впереди был давешний пан Вацлав.
– Прошу, пани, не гнушаться нашим обществом. Пан секретарь, вас тоже прошу…
Договорить ему не дали. Рассерженный Макаров выставил безобразников из покоев – девы и испугаться не успели.
На этом уютное сиденье у камелька кончилось. Алексей Василич, утихомирив буянов, заглянул пожелать им покойной ночи и заверить, что больше их никто не потревожит. Царь спал покойно, жару у него не было. Потому Мария, у которой глаза слипались, предложила Вареньке подремать на диванчике, а потом, мол, она Марию сменит. Так они в очередь малость поспят и назавтра не совсем квёлыми будут.
– А вдруг кто войдёт и увидит меня разлёгшуюся да сонную, – сомневалась Варенька.
– А вот что это за дверь? Давай посмотрим, может, там можно спать?
Они опасливо нажали на подавшуюся ручку, сунули головы и фыркнули над своей опаской. Это же гардеробная!
– Вот и славно, тут и кушетка есть, ложись. Давай я крючки тебе расстегну и развяжу тут, чтоб посвободней было.
Мария проворно ослабила подруге тиски корсета, накрыла её шалью, перекрестила.
– Спи!
Варенька блаженно вытянулась, бормотнула:
– Я только часок, а потом разбуди, поменяемся, – и сразу уснула.
Мария минутку посмотрела на неё спящую. Лик у Вареньки продолговатый, на бледных щеках светлые ресницы стрелами, верхняя губка вырезана круто, как ложкой ковырнута, и будто от той же ложки на подбородке ямочка. Совсем недавно и не знала её, а теперь роднее родной эта чужая боярышня.
У постели царской уселась с книжкой евангелия, что на полочке у кровати было. По-французски оно, ну и ладно, и по-французски почитать можно. Читалось, правда, плохо – буквы прыгали, глаза слипались. Очнулась, когда завозился и сел в постели царь.
