Жанна Лаваль - Месть венецианки
И вновь она вернулась в прошлое…
Они долго гуляли по ночному саду, но им казалось, что прошло всего одно мгновенье. Вот уже забрезжил рассвет, солнце позолотило верхушки деревьев. Легкий туман в пойме делал пейзаж слегка таинственным. Они смотрели вдаль, на это диво природы. Они слились с ее чудесным пробуждением, ибо такое же пробуждение царило в их душах — пробуждение настоящей любви.
Тем же путем влюбленные вернулись в дом, где во всю продолжалось веселье. Теперь многолюдье не мешало им. Себастьяно увлекли его друзья — Энрико, Джан и Альдо. Клаудию пригласил некий синьор в маске… Маскарад продолжался. Продолжалась жизнь. Продолжалась их счастливая любовь…
Теперь она понимала, что это был самый прекрасный вечер в ее жизни… Но где же эта тропинка? Клаудиа с сожалением вернулась в эту сумрачную ночь.
— Пошли, Рене, мне кажется, мы идем правильно.
При свете луны Клаудиа отчетливо вспомнила пейзаж, открывшийся ее взору: светящаяся лента реки Бренты, дерево, у которого она целовалась с Себастьяно. Боже, здесь ничего не изменилось! Как все-таки насмешливо время. Оно проходит сквозь пальцы, его невозможно поймать. Где теперь та ночь? Где та сладость, то блаженство? Почему эти горы и леса, эта река и луна сохранились? Почему исчезло то, что для нее было смыслом жизни?..
Рене осторожно положил руку на плечо Клаудии, предлагая свою поддержку, но она отстранилась. — Нет! — крикнула Клаудиа, забыв про осторожность.
— Что с тобой? — испугался Рене.
— Все в порядке, — она вновь взяла себя в руки, — просто я вспомнила… мы на правильном пути.
Вскоре они оказались у небольшого сводчатого углубления в стене. Дверь была закрыта на засов. Это была та дверь, через которую они с Себастьяно выходили из дома в ту ночь. Тогда она была открыта. Тогда вообще все двери были открыты! А теперь, казалось, весь мир против нее!
Рене долго возился с замком, пытаясь открыть хотя бы небольшое смотровое окошко. Вдруг по ту сторону двери раздался настороженный шепот.
— Патриция, это ты? — И не дождавшись ответа, кто-то открыл засов.
Клаудиа приложила палец к губам и велела Рене отойти от двери, сама же спешно накинула капюшон. Через секунду дверь распахнулась, и она увидела на пороге молодого юношу, очевидно, пажа из свиты графа, со свечой в руке.
— О Патриция, наконец-то! — радостно воскликнул красавец.
Клаудиа сделала шаг вперед, одной рукой закрыла рот юноши, другой выхватила нож и рукояткой нанесла удар по голове бедного влюбленного. В кустах послышался шорох. Вместе с Рене они втащили юношу в дом и захлопнули дверь.
— Там кто-то есть, — шепнул Рене и припал ухом к двери. Клаудиа насторожилась. Свеча потухла, и теперь они находились в полнейшей темноте.
Через минуту стук повторился. Раздался ангельский девичий голосок.
— Фредерико, Рико… Ты слышишь меня? Это я, Патриция. Выходи же…
По щекам Клаудии текли слезы. Она погладила по голове юношу, лежащего у ее ног без сознания.
— Бедный Фредерико, прости меня! Ты еще встретишься со своей маленькой Патрицией… Прости меня.
Клаудиа взяла Рене за руку и повлекла за собой. Они миновали кухни, комнаты для прислуги и оказались в пустынных темных залах. Сквозь высокие окна едва пробивался свет луны. Остановившись у лестницы, Клаудиа вспомнила, что Фоскари обычно принимал особо знатных и влиятельных синьоров наверху. Туда она и потащила Рене. Сделав несколько шагов, он неожиданно обнял ее и поцеловал в губы. Клаудиа укоризненно покачала головой…
На втором этаже лестница стала совсем узкой. Они поднимались в башню с узкими бойницами. Снаружи она казалась торжественной, здесь же напоминала сторожевой бастион мрачной средневековой крепости. Наконец они достигли полуоткрытой двери и услышали звуки музыки.
Клаудиа и Рене осторожно заглянули внутрь. В двух высоких креслах сидели мужчина и женщина. Напротив — молодой человек в легком камзоле и пурпурном бархатном берете играл на лютне. Музыка была нежной и убаюкивающей, мастерство исполнителя не вызывало сомнений, а слушатели, казалось, замерли в восхищении, созерцая этого стройного красавца. В музыканте Клаудиа узнала прекрасного живописца и искуснейшего певца Джорджо из Кастельфранко, прозванного за его таланты Джорджоне, то есть Большой Джорджо. Вслед за Римом и Флоренцией, он прославил Республику святого Марка своими великолепными фресками. Славился он и игрой на лютне, а сочиненные им мадригалы служили образцом для поэтов, уже перенявших его манеру и стиль.
Клаудиа невольно окунулась в благозвучное течение музыки, такой чарующей и уносящей в бескрайние дали чудесных грез. Однако ей пришлось покинуть эти дали, когда в мужчине, сидящем напротив Джорджоне, она узнала графа Фоскари. А рядом с ним расположилась… Лукреция Борджиа! Но что она делала здесь? Визит этой дамы никогда не был случайным. Вот и теперь в этом дуэте наверняка какая-то загадка, какой-то злой умысел кого-то из них.
Клаудиа остановила рукой Рене, решившего нарушить уединение этих благородных господ, и прислушалась.
Несколько аккордов лютни — и вот под звуки мелодии Джорджоне запел о любви. На его лице застыла тихая, потаенная печаль.
Очам души угодна,Как радость бытия,Юна, высокороднаИзбранница моя.Ее тысячелетьяНесли, в себе тая.
Высокого рожденья,Превыше всех родов,Она как сад в цветеньи,Что краше всех садов.Дала мне утешеньеВ тщете земных трудов.
На сердце благость льетсяИз розового рта,Блаженно сердце бьется,Добры ее уста.Надеждой отзоветсяГлаз дивных чистота!..
Взор у нее соколий,Полет, как у орла.И горести, и болиОт сердца отвела.Ах, всей любовной волейОна меня взяла.
Она — венец твореньяИ девичий венок,Небесное дареньеИ ангельский чертог,Сравниться с ней в значеньиСвет солнечный не смог.
Отец — младенцем-Богом,Мать — мамкою при ней,И лань с единорогомПокорно служат ей…Здесь сказано о многом.Тот понял, кто умней.
— Ах, Джорджоне, сегодня вы превзошли самого себя!
Лукреция подошла к певцу и поцеловала его в щеку. Тот учтиво и несколько застенчиво поклонился.
— Вы действительно великолепный мастер, и не только в создании фресок. Весь город только и говорит о ваших талантах, — похвалил музыканта граф.
