Лариса Кондрашова - Замужняя невеста
Служанка подхватила стоявший на полу канделябр и поспешила за хозяйкой. Кажется, та ничего не собиралась рассказывать своему бывшему жениху. И правильно делала.
Зато Соня рассказала кое о чем Жану Шастейлю.
— Кажется, я нашла прекрасное место для клада, — оживленно сказала она, отослав Мари за метлой и посоветовав дождаться, когда из погреба уйдет Леонид. — Это бывший погреб. Длинный и пустой. Для виду там можно будет сложить кое‑какой хлам…
— Из амбара, — подсказал Шастейль.
— Пусть будет из амбара, — согласилась Соня.
— А на месте амбара мы поставим прекрасную конюшню. Говорят, в Барселоне раз в месяц бывают ярмарки, на которых можно купить все, что угодно. В том числе породистых лошадей…
— Погоди, — остановила его Соня. — О чем ты думаешь, о каких лошадях? Или ты решил остаться в Испании?
Это Соня спросила с некоторой надеждой в голосе.
— Остаться? Навсегда? Нет, а как же мой дом в Дежансоне? Мои пациенты… Но просто я так увлекся. Оказывается, это очень интересно — начинать все сначала… Что ты там говорила насчет погреба?
— Говорила, что когда придут подводы с лесом, мы сможем сложить в погребе золотые слитки, разобрав на время одну из стен.
— Ты хорошо придумала, — со вздохом согласился Шастейль, все еще во власти недавних своих планов.
— Вот только плохо, что у меня нелады с точными науками, — медленно произнесла Соня.
— А зачем тебе точные? — не понял он.
— Надо так зашифровать место клада, чтобы мог найти не каждый, а лишь человек, знакомый с историей рода Астаховых или хотя бы с некоторыми сведениями о нем…
Шастейль оживился.
— Что мне в тебе нравится, Софи: с тобой не соскучишься. Думаю, когда я стану стар, я буду сидеть у камина и диктовать своему внуку воспоминания о проведенных рядом с тобой днях… Если, конечно, доживу до старости.
— Хочешь сказать, что я тебя замучаю своими просьбами? — несколько обиженно проговорила она.
— Что ты, я имею в виду другое. Если мы с тобой влип… я хотел сказать, попадем в такое приключение, из которого живым ноги не унесем.
— Иными словами, так называемые приключения тебя пугают?
— Нет.
— Тяготят?
— Нет.
— Тогда что же?
— Радуют. По крайней мере я умру не в своей постели, а на бегу…
— Или на плаву! — передразнила его Соня. — Между прочим, я тебя с собой не звала. Ты сам напросился. А теперь стонешь…
— Я не стону.
— Нет, стонешь!
— Ваше сиятельство, вы ссоритесь с господином графом? — невинно поинтересовалась Мари, входя в комнату. — А между прочим, наша кухарка сделала тушеную курицу с таким удивительным соусом…
— По‑моему, нас на «Джангаре» не слишком вкусно кормили, — задумчиво произнес Жан, потягивая носом в сторону кухни.
— Не хотела признаваться, но я тоже оставалась голодной. — Соня тоже взглянула в сторону кухни. — Пабло так быстро нашел новую кухарку?
— Отдал нам свою. Сказал, на время. У него есть какой‑то Сесар, который хорошо готовит, а уж когда найдут кухарку… Сеньор Пабло говорит, что кухарку надо искать тщательнее, чем жену.
— Да, о таком соседе можно только мечтать, — пробормотала Соня, все же удивляясь простоте, с которой завязались ее отношения с Риччи.
— Так что же, я могу подавать? — Мари застыла в ожидании.
— Конечно же, ты стоишь и рассказываешь о каком‑то необыкновенном соусе, вместо того чтобы принести и дать попробовать!.. Кстати, не знаешь, где мсье Леонид?
— Я думаю, он сейчас придет, — с ехидцей сказала Мари, — с его‑то аппетитом… Такой запах он непременно учует! А порученным делом я займусь после обеда.
— Конечно, нам ведь это не к спеху, — лукаво сказала Соня. — Когда сделаешь, тогда и станем заниматься.
По тому, как загорелись глаза у Мари, она поняла, что девушка с уборкой нового спортивного зала медлить не будет.
Едва Мари скрылась в кухне, как в дверях появился Разумовский.
— Мне кажется, Соня, ты распустила свою служанку до безобразия, — произнес он по‑русски, совершенно игнорируя присутствие Жана.
— Что он сказал? — поинтересовался тот у Сони, тоже не глядя в сторону Леонида.
— Говорит, что госпожа из меня никакая.
— Я сказал не так, — перешел Леонид на француз—ский. — Я сказал, что дому не хватает хозяина. Ты не приучена к самостоятельности, ты росла в тепличных условиях…
— Ты будешь с нами обедать или пойдешь… еще куда‑нибудь?
Соня в самый последний момент прикусила язык. То, что она хотела сказать своему нечаянному гостю, вряд ли бы ему понравилось и еще больше укрепило в мысли, что она общается со всяким сбродом.
Но он догадался, что Соня хотела сказать, и с изумлением уставился на нее.
— Буду обедать с вами, — сказал он, не отрывая от нее глаз.
— Вот и хорошо. Мари сказала, будет курица с каким‑то изумительным соусом.
— Одно блюдо?
— Одно, — покорно согласилась Соня. — Видишь ли, нам приходится экономить, потому что неизвестно, когда придут… когда у нас появятся деньги… А что, ты не любишь курятину?
— Люблю, — буркнул он и больше до конца обеда не произнес ни слова.
Сонина мама‑покойница сказала бы: «На всякий чих не наздравствуешься». Сначала княжна раздражалась на замечания Леонида, а потом решила попросту не обращать на них внимания, и такое ее равнодушие задевало его куда больше.
Надо будет посоветоваться с Жаном: может, стоит дать Разумовскому денег на дорогу, и пусть уезжает искать посольство или что ему еще нужно и оставит их наконец в покое.
«Распустилась ты, Соня», — сказала бы мама — что‑то часто она нынче вспоминается. Зайти бы в церковь, поставить свечку за упокой души маменьки. Софья ведь в церковь давно не ходила, да и куда здесь пойдешь, если православных церквей нет, одни католические соборы… Потому, наверное, мама о ней и беспокоится.
И то сказать, доченька ее так переменилась, что и не чает теперь, как на прежнюю дороженьку вернуться. Никакой власти над собой терпеть не хочет. А ведь Разумовский был бы ей нынче мужем, и его бы она слушалась беспрекословно. Не послушайся такого! Но сколько впечатлений тогда Соня бы не имела! Нет, не променяет она теперь свою нынешнюю свободную жизнь на затворническую.
Но если подумать отстраненно, а не применительно к себе, русские люди не зря своих дочерей по «Домострою» воспитывают. Для послушных богобоязненных девиц свобода есть отрава, хлебнув которую смотришь на жизнь другими глазами, живешь по‑другому и не хочешь к прежней жизни возвращаться.
К вечеру на Соню напала тоска. Будто все дни прежде она саму себя подбадривала, успокаивала, рассказывала, как все хорошо будет, а вот достигла временного покоя, и все ее надежды и вера куда‑то подевались.
