Лоретта Чейз - Вчерашний скандал
— А он умеет говорить, — прошептал Лайл.
— Понимаю, — сказала Оливия. — Умственно отсталые крестьяне. Что ещё?
Аллиер махнул тесаком, вначале на печь, затем на гигантский очаг, рядом с которым даже он выглядел карликом, на каменную мойку, сковородки и кухонные принадлежности, громоздившиеся на старинном трёхногом столе.
— Ожидать, что я — Аллиер — буду готовить в таком месте, это пытка! — взревел он, однако не так уверенно, как за минуту до этого. — Бесчеловечно помещать творца в эту… эту пещеру. Я этого не перенесу.
Оливия медленно и не спеша осмотрелась по сторонам. Кухня занимала весь первый этаж северного крыла замка. Даже учитывая толщину стен и размеры очага, оставалось довольно много места. Одно из трёх больших окон было переделано под печь. Однако даже в дождливые дни освещение здесь было лучше, чем во многих других кухнях, виденных Лайлом. В некоторых богатых английских домах кухни располагались глубоко под землёй.
— Я думаю, она довольно впечатляющая, — пробормотал Лайл.
Никто не обратил на него внимания.
— Это не пытка, — заявила Оливия Аллиеру. — С пытками придётся подождать, пока подземелье оборудуют должным образом. Здесь у нас сложные условия. Великий шеф-повар может готовить где угодно. Вы помните задачу, которую князь Талейран поставил перед великим главным поваром Каремом? Целый год трапез, где ни одно блюдо не повторяется, и используются только ингредиенты по сезону, выращенные в поместье. Но если вы не можете справиться с таким заданием, ничего не поделаешь. Бесполезно желать, чтобы у вас появились умения более высокого порядка или уверенность в тех навыках, которыми вы обладаете. Если вы не отвечаете требованиям…
— Не отвечаю!
— Не забывай, пожалуйста, что у этого человека в руке огромный тесак, с чертовски острым лезвием, — шепнул ей Лайл.
— Если вы решили сдаться, мсье Аллиер, — продолжила Оливия, — тогда хватит об этом болтать, так и поступайте. Одна из деревенских женщин может заняться кухней, пока я пошлю в Лондон за настоящим поваром из Лондона. За итальянцем, на сей раз. Мне говорили, они не знают страха перед трудностями.
Выпустив свой залп, она повернулась и совершенно хладнокровно выплыла из кухни.
Лайл не двинулся с места. Какое-то время он мог только стоять и смотреть. Он видел, как Аллиер наблюдает за её уходом, с раскрытым ртом, с лицом малинового оттенка.
Лайл приготовился к худшему. Но главный повар медленно опустил руку с тесаком.
Лайл попятился в коридор. Летающих лезвий не последовало, но тишина в кухне воцарилась зловещая.
Затем он услышал голос Аллиера, ворчащий о проклятых итальянцах и их несъедобных соусах. После чего донёсся звон кастрюль, которые развешивают по местам.
Лайл прошёл половину расстояния до двери, где его ждала Оливия. И тут в мозгу у него возникла сцена: Аллиер, машущий своим тесаком, Оливия, ростом вполовину меньше повара, с её гигантскими рукавами и обширными юбками, кудри девушки закручены в шелковистые спирали. Оливия, вздёрнув подбородок, хладнокровно ставит огромного повара на место. И это выражение на его лице. И выражение её лица.
О, боги. О, боги. Оливия.
Оливия ненадолго остановилась, когда услышала этот звук. Вначале она подумала, что кого-то душат. Аллиер. Неужели он бросился в коридор? И напал на Лайла? Сердце её пустилось в галоп, и она поспешно развернулась.
Перед ней в полумраке стоял Лайл, прислонившись к стене, согнувшись пополам и держась за живот…
Он смеялся.
Оливия шагнула к нему.
— Не здесь, идиот! — проговорила она, понизив голос. — Он услышит!
Аллиер всё ещё разговаривал сам с собою, развешивая сковородки, но они стояли всего в нескольких футах от кухни.
Лайл взглянул на неё, сжал губы, но у него вырвался всхлип. Она схватила его под руку и потянула к двери. Он пошёл за нею, но через несколько шагов снова привалился к стене, ладонью зажимая рот.
— Лайл, — окликнула Оливия.
— Ты, — выговорил он. Больше ничего он сказать не успел, зайдясь в очередном приступе хохота.
— Лайл, — повторила она.
— Так смешно. Ты. Он.
— Ты себе что-то повредишь.
— Ты, — сказал он. — И только ты.
И снова засмеялся.
Оливия могла только стоять, глядя на него и удивляясь. Когда она приехала, он был таким усталым и стоически мужественным, а теперь…
Перегрин вынул платок и вытер глаза.
— Прости, — произнёс он.
— Ты переутомился, — сказала она.
— Да, — подтвердил Лайл. — Возможно.
Он отошёл от стены. И снова забился в конвульсиях, смеясь и смеясь. Как под гипнозом, Оливия стояла, беспомощно улыбаясь, в то время как внутри у неё всё снова и снова переворачивалось, как золотые пылинки, танцующие вокруг него. Она падала куда-то, падала и падала, потому что Перегрин смеялся. В его смехе звучали озорство и радость, и было невозможно не впустить его в своё сердце.
Затем Лайл остановился, снова вытер глаза и сказал:
— Прости… Я не знаю, что… Оливия, ты действительно лучше всех.
Он взял её за руку. Чтобы повести к двери, как подумала девушка.
И тут Оливия оказалась у стены, в углу за дверью, и руки Перегрина обхватили её лицо, и она ощутила вкус его смеха, когда он губами накрыл её губы.
Глава 11
Оливия была великолепна. Он только хотел ей сказать об этом. Лайл думал, что так и делает.
Но его руки сами собой поднялись, и он уже держал в ладонях её прекрасное лицо, желая сказать: «Я забыл, забыл об этой части тебя».
Он забыл, каким чудом она была. Девчонка, которая готова испробовать всё, столкнуться с чем угодно. Её красота затмевала всё, и он не мог видеть сущность Оливии.
Но она была и той девочкой, и этой женщиной, столь же удивительной, сколь и прекрасной. Перегрин смотрел в её огромные синие глаза, цвет которых он не мог разглядеть в тёмном коридоре, но ему и не требовалось, поскольку он был запечатлён глубоко в его памяти — этот пронзительно-синий цвет, изумивший его с первого дня их встречи.
Её губы, полные и мягкие, слегка приоткрытые от удивления, находились в нескольких дюймах от губ Лайла. Он не смог ничего выговорить. И тут он её поцеловал.
Перегрин ощутил, как девушка напряглась. Её руки поднялись к его груди.
Да. Оттолкни меня, так будет лучше. Но нет, ещё нет.
Мягкость её губ и аромат кожи, её близость к нему и её тепло. Он был не готов расстаться с этим всем. Не сейчас.
Оливия не оттолкнула его. Напряжённость растаяла, и она стала нежной и податливой, растворяясь в нём, в то время как её руки вцепились в его плечи. Оливия поцеловала его в ответ, очень быстро. Внезапно и пылко. Этот вкус, который он пытался забыть. Словно кусаешь спелую вишню. Он заставляет мужчину забыть обо всех других вкусах в этот сладостный миг. Вероятно, именно вишню дала Ева Адаму. Ибо какой ещё плод имеет столь греховный вкус?
