Барбара Картленд - Английская мадонна
Более того, граф хотел бы, чтобы она жила в том же комфорте, в каком живет он, и она поняла: его заденет ее отказ — поставит их обоих на разные полюса. Девушка этого не хотела. И она верила в чуткость и душевный такт возлюбленного: он не сделает неверного шага, который бы оскорбил или ее, или ее отца.
«Я оставлю ему надежду, — подумала Теодора. — Он понимает, что чувствует папа, и придумает какой-нибудь способ поддерживать его, который папа примет легко, не чувствуя себя оскорбленным».
Она смотрела на графа. Добрый… красивый… второго такого нет!
Словно угадав ее мысли, Кимбалл обернулся к ней и улыбнулся, и она почувствовала, как их с графом сердца бьются рядом, а губы вновь сливаются в трепетном поцелуе.
Казалось, весь мир лучился любовью, которая им открылась, и даже огромный замок словно сиял невиданным прежде светом.
Когда они подъехали к конюшням, граф сказал:
— Никто не узнает, что мы катались. Завтра сделаем то же самое, и так каждый день, до тех пор, пока тебе не настанет пора уезжать.
— Папа сперва должен увидеть твои картины, — быстро ответила Теодора, — иначе все это покажется ему очень странным. Он же приехал работать!
— Я хочу, чтобы и ты их увидела, все, — ответил ей граф, — возможно, именно картины упростят нам дело в будущем: я смогу посылать их твоему отцу, чтобы он работал над ними дома, и это будет предлогом посылать тебе множество других вещей.
Теодоре показалось, что он все ускоряет и собирается отослать ее прочь намного раньше, чем она бы вернулась домой сама.
— Пожалуйста, пожалуйста, — взмолилась влюбленная, — позволь мне остаться здесь еще чуть-чуть… Мне невыносима… мысль о нашей разлуке.
— А каково будет мне? — грустно спросил ее граф. — Когда ты меня покинешь, моя прекрасная, мне останутся только мрак и адские муки!
Он говорил спокойно, но Теодоре показалось — над ними в небесах разразился гром.
Так они въехали на конный двор…
* * *Наверху, в своей спальне, Теодора спросила себя: неужели все было в действительности, и это не сон, что рассказал ей граф и что было между ними потом? В это трудно было поверить.
И все же она отчетливо сознавала, что лишь в нескольких шагах от нее, под присмотром и под замком, сидит в заточении безумная графиня Хэвершем, оплакивающая мужчину, который ее предал. Трагедия, греческий миф…
Теодора, хотя и сказала графу, что они должны иметь веру и верить, задавала себе вопрос: а как скоро случится, что они будут вместе? Среди греческих мифов много трагических. А все, что происходит, не есть ли драма с плохим концом?
Она скинула юбку для верховой езды, остальную одежду. Эмили не было в комнате, и Теодоре она была не нужна. Ей никто не мешал сейчас думать — а это было для нее в данный момент самое важное. Как так случилось, что на картине — ее точная копия? Может быть, художник был бессознательно вдохновлен любовью, которая тогда еще не расцвела, и все же так вышло, что своим мастерством он перенес ее зачатки на голый холст?
Если это все было правдой, и существует судьба, которая лепит жизни мужчин и женщин, как может она сомневаться, что вопреки всему, что он сказал, однажды она и граф обретут счастье?
Девушка чувствовала, что вся горит чудом его поцелуев и победой своей любви, благодаря которой она была уже не собой, а преобразилась в кого-то совершенно иного.
Все еще чувствуя, что входит в ворота рая, она тем не менее автоматически делала то, что от нее ожидалось.
Она зашла к отцу в комнату для утреннего поцелуя, и в то время как Джим настаивал, что мистер Колвин должен завтракать в постели, отец сообщил ей, что собирается встать и начать осмотр замка.
— Я должен понять, может ли коллекция Хэвершема соперничать с нашей в Маунтсорреле, — сказал он. — Если нет, я без всякого стеснения сообщу графу правду.
— Конечно, папа. Ты всегда говоришь то, что думаешь.
— Честность — лучшая политика, — с достоинством ответил Александр Колвин.
Он определенно пребывал в гораздо более добром здравии, чем был долгое время, и Теодора почувствовала, что ей не нужно так тревожиться о нем, что бы ни произошло с нею в будущем.
Она спустилась в столовую, где все завтракали, и обнаружила, что пришла первая. Однако вскоре к ней присоединились еще трое гостей.
Граф не появлялся, и она, будучи с ним на одной волне, поняла, как будто кто-то сказал ей, что пока он не смог так же быстро перенастроить себя, как она.
Он, и Теодора была в том уверена, сейчас у себя в покоях, любуется Ван Дейком.
— Какие у вас планы на сегодня, мисс Колвин? — спросил сэр Иэн, когда они кончили завтракать.
— Мой отец скоро спустится, — ответила Теодора. — Поскольку он желает видеть картины, я обойду замок вместе с ним.
— Это может стать для всех доброй поживой, — радостно вскинулся лорд Ладлоу. — Ох, как рады будут все помусолить новость, если коллекция Хэвершема совсем не такова, как все о ней думают.
— Но она такова! — бросилась на защиту того, чего она толком не видела, Теодора. — Картины действительно великолепные! Их только нужно вычистить и привести в порядок, тогда вы сможете увидеть их по-настоящему.
— Это займет какое-то время, — заметил сэр Иэн. — Вычистить, привести в порядок…
— Я сказал бы, на это уйдут годы, — проговорил майор Гауэр, — и у меня такое чувство, что мы все к тому времени состаримся и поседеем.
— Мой отец определенно не будет испытывать гостеприимство графа так долго! — рассмеялась Теодора.
— Уж в этом вы можете не сомневаться! — откликнулся лорд Ладлоу. — Леди Шейла уже строит планы, как бы от вас побыстрее избавиться! Она так и сказала…
Теодора и раньше чувствовала, что ему не по нраву ее вторжение в их компанию, и теперь она получила тому подтверждение. Лорд Ладлоу ей тоже не слишком-то нравился, однако определенных причин для этого у нее не было.
— Не очень-то любезно она выражается, — заметил майор Гауэр.
— Но это факт, — настойчиво повторил лорд Ладлоу, бросая выразительные взгляды на Теодору. — И я уверен, мисс Колвин прекрасно знает, что ее светлость не слишком хорошо переносит других женщин.
Беседа стала для Теодоры невыносимой, и ей не захотелось принимать в ней дальнейшее участие. Она встала из-за стола.
— Пойду посмотрю, готов ли отец спуститься, — спокойно проговорила она и пошла к двери.
Ее поспешного ухода никто не ожидал, и она покинула комнату прежде, чем кто-либо из мужчин мог встать со своего стула, чтобы выказать ей предусмотренное этикетом уважение.
Уже почти закрыв за собою дверь, она услышала слова сэра Иэна:
