Киран Крамер - Скажи герцогу «да»
— Кто эта женщина? — Дженис не удержалась от улыбки. — Она вся так и сияет. У нее такое одухотворенное, умное лицо. И похоже, она безумно влюблена. Буквально светится от счастья.
— Это моя бабушка в молодости. — Холси казался очень удивленным.
— О‑о! — Дженис вздохнула. — Она была выдающейся женщиной.
— Да. Такой и осталась. Она очень любила моего деда.
Миссис Фрайди была так же очарована портретом, как и Дженис.
Они осмотрели всю галерею, и герцог держался с дамами так любезно и внимательно, что Дженис была потрясена. У нее сложилось совершенно новое, благоприятное, представление о нем: Холси показал себя истинным джентльменом.
— Благодарю вас, — сказала она, когда экскурсия подошла к концу.
— Я получил огромное удовольствие, — ответил он с легким поклоном.
До чего же приятно, когда тебе кланяется герцог!
Миссис Фрайди спускалась в парадный холл по широкой лестнице немного впереди них. Примерно на полпути Холси замедлил шаг, и Дженис последовала его примеру.
— Я хотел сказать вам, что сияние, которое вы отметили у моей бабушки…
Он помолчал, подыскивая нужные слова. Дженис терпеливо ждала.
— Вам оно тоже присуще. Я не мог не заметить его сегодня. Когда вы вошли в гостиную, от вас невозможно было отвести взгляд.
Дженис мгновенно бросило в жар: она была уверена, что жутко покраснела.
— Благодарю, ваша светлость…
Именно такие слова незамужняя юная леди хотела бы услышать от герцога.
Дженис спустилась еще на несколько ступенек. Герцог последовал за ней, по‑прежнему держась на почтительном расстоянии.
Смущенная щедростью его комплиментов, Дженис пыталась угадать, придумал ли герцог все это насчет нее или свидание с мистером Каллаханом прошлой ночью и вправду разительно изменило ее внешность.
Она припомнила слова Изобел, сказанные утром, а также высказывание миссис Фрайди за завтраком. Вряд ли ее раскрасневшиеся щеки и губы сохранили яркость к тому времени, когда она вошла в гостиную несколько часов спустя. К тому же она пребывала в подавленном настроении, потому что грум по имени Люк Каллахан покинул поместье.
Все это сбивало Дженис с толку — если только не признать, что тайная стратегия вдовствующей герцогини на все отвечать «нет» принесла свои плоды.
А почему нет?
Миссис Фрайди дошла до конца лестницы и, выжидающе посмотрев на них, рассмеялась:
— Я всегда любила быстро ходить.
Она восхитительна, эта женщина: всегда точно знает, когда и что следует сказать.
Достигнув подножия лестницы, Холси откланялся, но руки с перил не снял, готовый снова подняться наверх.
— Пришло время навестить бабушку.
— О, вы совершенно правы. — Дженис глубоко тронула его неизменная забота о старушке. — Пожалуйста, передайте ее светлости мои наилучшие пожелания.
— Непременно. — Он сначала поцеловал руку миссис Фрайди, затем — Дженис. — Увидимся за ужином.
И когда он повернулся к ним спиной и начал подниматься по лестнице, женщины переглянулись.
— Он просто чудо, — одними губами беззвучно произнесла миссис Фрайди.
Дженис понимающе улыбнулась в ответ и, подняв взгляд на удаляющуюся спину, приказала себе: «Влюбись в него, влюбись».
Но сердце ее подчиниться отказывалось.
Глава 16
Наступило следующее утро. И пока Люк Каллахан не вернулся в поместье, Дженис не могла ни о чем думать. Не могла есть. Не могла спать. И ее совершенно не волновало, как продвигаются дела с герцогом, хотя, по всей видимости, все шло довольно успешно.
Единственное, что она могла делать, пока грум отсутствовал, это продолжать говорить «нет». И весьма преуспела в этом. Изобретая замысловатые ответы, чтобы ненароком не оскорбить герцога, Дженис неожиданно осознала, что очень походит на свою мать, истинную королеву по части говорить «нет».
Но до приезда сюда, в Холси‑Хаус, она не замечала у нее эту черту. И если хорошенько подумать, Марша тоже с легкостью говорила «нет». Похоже, что они обе, ее мать и сестра, имели очень твердые убеждения и, будучи необычайно привлекательными, строго придерживались своих личных принципов.
Возможно, именно в этом и заключалась в действительности самая суть их очарования!
С другой стороны, Дженис всегда старалась всем угодить, была покладистой, но к чему в результате это приводило? Стоило ли дорожить улыбками и поклонами тех, кто понятия не имел о ее собственных чувствах? А если и знал, то недостаточно их ценил, чтобы защитить?
Возможно ли, что судьба привела ее в это сельское поместье именно для того, чтобы она научилась говорить «нет»?
Дженис долго ломала голову над этим…
Все утро у нее ушло на поиски дневника Эмили Марч на книжных полках в библиотеке герцога, но найти ничего не удалось. Изобел тоже его не обнаружила. Это означало, что очередь за секретерами. А что делать дальше, Дженис плохо себе представляла. Следовало бы осторожно порасспросить обитателей дома, и в первую очередь вдовствующую герцогиню.
Когда девушка вошла в спальню старушки, ее встретила властная королева. Трон из подушек поддерживал ее немощное тело.
Окинув Дженис строгим взглядом, она произнесла, растягивая слова:
— Снова вы.
— Да, ваше величество. — Дженис присела в глубоком реверансе. — Доброе утро.
Вдова жестом указала ей на кресло возле кровати, куда девушка охотно и опустилась. Ей до смерти хотелось рассказать герцогине, как ей понравился ее портрет, но она опасалась, что это может поставить старушку в тупик.
— Сегодня утром я хочу послушать пение, — заявила почтенная леди. — Я целую вечность не слышала песен.
— Пение? — Дженис очень удивилась.
— Вы что, плохо слышите? Или отказываетесь мне повиноваться? Двор стал довольно скучен.
Последнее замечание явно относилось к сиделке.
— Ну что ж, если у вас нет пожеланий…
— Не тяните! — резко оборвала ее вдова.
Дженис откашлялась, прочищая горло, и запела:
Доброе утро, девица‑краса,
Куда держишь путь?
Голос ее, вначале совсем слабый, некоторое время звучал неуверенно, но вскоре окреп и к середине баллады, которую отец каждое утро напевал ее матери, пока та приводила себя в порядок после сна, уже был полон силы. И сердце девушки преисполнилось радости…
В особенности когда она увидела, что старушка очень довольна. Глаза ее блестели, она жадно ловила каждое слово, слетавшее с губ Дженис.
Когда последние звуки растаяли в воздухе, ее величество громко вздохнула и просто сказала:
