Любовь в награду - Лонг Джулия

Ее глаза горели. Она была взволнована. Ее тело ныло и негодовало из-за того, что ей приходится отрываться от него. Однако Элайза испытала облегчение от того, что ей удалось это сделать.

Филипп стоял, не сводя с нее глаз. Уголок его рта с сожалением приподнялся. Во взоре не было улыбки.

– Спасибо вам, – ласково произнес он. – Вы поступили великодушно. Теперь я буду чувствовать себя увереннее.

Элайза попыталась что-то сказать, но у нее ничего не получилось. Она лишь молча кивнула.

Наконец ей удалось откашляться, и она спросила:

– Это все, лорд Ла Вей?

– Да, – бросил он в ответ.

Она зашагала к двери.

А Филипп как во сне наблюдал за тем, как его рука потянулась к Элайзе и схватила ее руку. Он сделал это машинально. Ему показалось, что он должен удержать ее, потому что еще мгновение – и она улетит далеко от него, навсегда, как отвязавшийся воздушный змей.

Он повернул Элайзу к себе лицом.

Она смотрела на него – вопросительно.

И вдруг Филипп увидел острую тоску в ее взгляде, боль, потребность, граничащую с яростью. Эти чувства были зеркальным отражением его ощущений. Он не отпустил ее.

В воздухе звенело молчание.

А потом он услышал звук их дыхания – быстрого, ошеломительного, синхронного.

– Филипп…

Принц не понял, что это было, – протест или мольба.

Она назвала его по имени. По имени!

И он сразу понял, что Элайза именно так называет его в своих мыслях, когда остается одна в темноте, в своей комнатке в верхней части дома.

Ла Вей привлек ее к себе. А потом его ладонь скользнула вниз по ее руке – это было столь же естественно, как река втекает в море, – и задержалась в ямке на ее пояснице, которую Создатель, кажется, вырезал специально для него.

Ее лицо поднималось, его – опускалось.

Его тело пронзила дрожь – от наслаждения, от торжествующей вспышки новизны. Мягкая податливость ее губ, сначала робких, но не сопротивляющихся, а затем ищущих его губы.

Она сдавалась.

Таяла.

Святой Боже!

Его желание то нарастало, то чуть отпускало его. Ла Вею даже нравилось некоторое опасение того, что он не знает, что произойдет дальше, что она скажет или сделает, да и вообще чего он на самом деле хочет. Ему также нравилось чувствовать себя неловким, быть в недоумении. Нравилось желать ее сильно, до дрожи, но нравилось и сдерживать себя.

Он поцеловал Элайзу, потому что хотел этого, а не потому что знал или надеялся, что это приведет к чему-нибудь еще.

Ла Вей добился, чтобы ее губы приоткрылись вместе с его губами, и тогда слегка попробовал на вкус горячую, бархатистую, влажную свежесть ее рта.

Ее руки поднялись вверх, чтобы обвить его шею…

Не было больше воспоминаний и требований, обязанностей и мести. Принцу стало казаться, что от него, возможно, впервые в жизни осталась только сущность. А окружающий мир сузился до жара и запретной сладости этой женщины, до робкого прикосновения ее языка к его языку, до нарастающего требования его плоти, до шевеления его естества.

И она знала, что делает с ним, чего он хочет, потому что прильнула к нему и нарочно терлась о твердеющий бугор в его панталонах. Ла Вей судорожно вдохнул, и она в мгновение ока проникла в его кровь, как глоток крепкого алкоголя.

Элайза хочет этого. Филипп чувствовал ее желание по напряжению ее тела, по ее прерывистому дыханию, по тому, как ее руки двигались по его спине. Ее голова откинулась назад, чтобы он смог еще крепче поцеловать ее, и она стала сдаваться под его натиском.

Медленно, очень медленно Филипп опустил руки на ее ягодицы и крепко прижал ее к себе. Элайза тихо вскрикнула от удовольствия – и это был самый чудесный, самый чувственный звук, какой он когда-либо слышал.

Его губы скользнули на ее горло, и его встретило неистовое биение ее пульса.

Ее кожа была чудом из кремового шелка.

Дрожащими руками Ла Вей стал осторожно приподнимать сзади подол ее платья.

Элайза расцепила руки, положила их Филиппу на грудь, а потом скользнула ими вверх и медленно зарылась в его рубашку. Она оторвала губы от его рта и опустила голову.

Изумившись, чувствуя, что у него голова идет кругом, Ла Вей попытался остановить ее.

– Элайза, – протестующее прошептал он.

Однако она ласково, но решительно оттолкнула его.

Филипп, качнувшись, отошел назад.

Элайза отодвинулась в противоположную сторону шага на четыре, чтобы он не смог дотянуться до нее.

Они остались стоять на ковре на расстоянии нескольких футов друг от друга.

Ла Вей медленно выдохнул, чтобы унять учащенное дыхание, попытаться удержать рвущееся из груди сердце. Для того чтобы прошло возбуждение, потребуется больше времени.

Настало оглушающее молчание.

Принц потерял счет времени: они смотрели друг на друга минуту или час?

– Я не могу, – наконец сказала Элайза.

Ее слова прозвучали, как мольба.

Принц все еще не мог говорить.

– Вы должны понять, Филипп, что я… не хотела, чтобы у тебя создалось впечатление, будто я… будто я…

– Этого не было, – поспешил уверить Элайзу Филипп, что бы ее ни тревожило. – Это я позволил себе лишнего. И вина полностью на мне.

Ла Вей поздравил себя с тем, что к нему вернулся дар речи, несмотря на то что голос у него все еще был хриплым, а голова кружилась, словно он продолжал танцевать вальс.

Он не просил ее что-либо объяснять. Слова «я не могу» могли означать что угодно – ее сына, ее состояние, ее мужчину.

Элайза быстро кивнула. Она все еще тяжело дышала, и это было ему приятно.

– Я должен извиниться? – тихо спросил он.

Элайза покачала головой – резко, яростно.

Он почувствовал благодарность.

– Но я все же попробую: прошу прощения за те переживания, которые вас сейчас терзают, Элайза. Возможно, все дело в вальсе… Этот танец считается весьма эротичным.

Элайза засмеялась:

– Да уж. Во всяком случае, в нашем исполнении.

Ла Вей с облегчением услышал ее смех.

– Вероятно, мы просто расслабились. Вот и все, – сказал он.

– Да. А вы, наверное, вновь ощутили себя французом.

– Это французская версия вальса, и я вел себя как француз.

– Стало быть, в субботу вы станете событием бала. А в воскресенье ощутите себя изнуренным.

Филипп засмеялся.

Элайза засмеялась.

Смеяться ему было больно, потому что впервые в жизни он смеялся вместе с женщиной, которая ему очень нравилась и которую ему хотелось уложить к себе в постель, чтобы абсолютно изнурить себя, занимаясь любовью с ней…

И встретить вместе с ней утро. Потом – другое утро.

Кажется, они сказали друг другу все, что можно было сказать.

– Вы сердитесь? – рискнула спросить Элайза.

Ла Вей удивился.

– Сержусь? Нет! Я не животное и не феодал, который требует от своих слуг своеобразных услуг. Я не сержусь и больше ничего от вас не потребую.

Хотя, конечно, ее вопрос слегка рассердил его.

Но своими словами Филипп вновь воздвиг между ними стену. «Феодал», «слуги», «требовать»… Отчасти он пошутил. Отчасти сам факт существования преград между ними сердил его, потому что перед ним была женщина, которую он хотел так сильно, как, кажется, никогда не хотел ни одну другую.

Элайза подняла руку, как будто хотела прикоснуться к нему, успокоить его, но тут же опустила ее на место, потому что у всего есть свое место.

– После бала вам станет лучше, – тихо сказала Элайза.

Похоже, она права.

Силу страсти надо умирять. Без сомнения, она достигла такого накала из-за их близости. Но как только лорд Ла Вей окажется в окружении равных себе людей – богатых и хорошо воспитанных, утонченных, умело флиртующих, в красивых нарядах, – возможно, он ощутит неловкость из-за того, что томился по экономке.

Но сейчас она была так хороша, что это вызывало у него боль. Ему казалось неправильным даже стоять на расстоянии от нее. Ведь всего лишь два шага – и он может снова заключить ее в объятия.

Филипп знал, что сможет уговорить ее. Своим умением обольщать он может завоевать любую женщину. Но с Элайзой он так вести себя не будет.