Этель Стивенс - Прекрасная пленница
Из одного угла неслась дробь барабанов и пронзительное пение; протолкавшись вперед, Риккардо увидал несколько десятков юношей, расположившихся кружком на ковре; в центре круга в старинной медной светильне курилось какое-то благовоние. Каждый юноша держал в руках деревянную раму, обтянутую овечьей шкурой, и через равномерные промежутки все они вскидывали свои рамы вверх и разом ударяли в эти своеобразные барабаны, производя неописуемый шум. Затем, опустив свои инструменты, пальцами, перебирали по ним в такт напеву, который напомнил Риккардо слышанное им в Палермо пение псалмов. Зрелище было любопытное, но Риккардо вскоре заметил, что окружающие начинают мрачно коситься на него, и, отойдя, смешался с толпой. Все, кроме одного юноши, в это время умолкли, а солист, раскачиваясь взад и вперед, высоким альтом выводил рулады.
Риккардо хотелось узнать, что все это означает, но араб, к которому он обратился с вопросом, не удостоил его ответом, только окинул высокомерным взглядом. Тут на выручку подоспел подозрительного вида армянин, который заявил Риккардо, что он гид и что эти юноши…
– Кто же они?
– Ученики сиди Абеселема; они заучивают стихи из Корана и после того как повторят их дюженое число раз, становятся неуязвимыми для огня. Так они говорят, по крайней мере. Невежество, месье.
Риккардо повернул обратно, но настойчивый армянин не отставал; он привык наживаться на туристах и не хотел упускать случая. Только когда Риккардо прикрикнул на него, он отошел, ворча себе под нос. Риккардо спокойно продолжал свой путь по запутанным сводчатым переходам, залитым ярким светом ламп, в толпе арабов в праздничных одеждах.
Наконец он уселся в маленькой арабской кофейне и потребовал чашку крепкого сладкого кофе. Не успел еще его кофе остыть, как Риккардо услышал приближавшийся грохот барабана, и в дальнем конце прохода показалась густая шумная толпа с факелами и барабанами. Сидевшие в кофейне арабы вышли на порог.
В середине толпы шел человек выше среднего роста, в зеленой гандуре. На него-то и были устремлены все глаза. Против кофейни он остановился, и толпа с криками окружила его. Арабы, сидевшие в кофейне, тоже протолкались к нему и приложились губами к краю его одежды. Ясно было, это марабу – святой человек. Но когда он повернулся, Риккардо узнал холодные голубые глаза Си-Измаила. Взгляды их встретились. Это было одно мгновенье – Си-Измаил прошел дальше. Риккардо сидел задумавшись, как вдруг почувствовал, что кто-то тронул его за плечо и, обернувшись, увидал низко нагнувшегося к нему метиса в грязной феске.
– Иди за мной, – на каком-то непонятном жаргоне сказал тот. – Марабу хочет говорить с тобой.
Первым побуждением Риккардо было игнорировать приглашение, но потом он передумал и поднялся. Посмотрел на часы: был уже третий час.
– Скорей, скорей, – испуганно торопил его метис.
– Ступай вперед.
Метис вывел его из рынка. Улицы были пусты, одни звезды освещали их. Риккардо с трудом поспевал за своим провожатым, который быстро сворачивал из одной улицы в другую; твердо решившись не дать захватить себя врасплох, Риккардо нащупал в кармане револьвер. Наконец метис остановился в узкой, окаймленной высокими стенами улочке, перед низеньким домом, у дверей которого было три молотка – два повыше и один совсем внизу, для детей, должно быть. Вслед за метисом Риккардо в первый раз в жизни вошел в арабский дом. Первая комната, которую ему удалось мельком оглядеть при свете лампы, принесенной открывшим им слугой, была богато отделана изразцами и лепной работой. Потом его провели через внутреннее patio в комнату, отделявшуюся от дворика лишь вышитой занавеской. Слуга в шитом кафтане, смахивавшем на ливрею, указал ему на диван со множеством подушек и на стоявший на столике подле дивана коньяк, затем исчез и вскоре вернулся с чашкой кофе на серебряном подносе. Кофе с гвоздикой, и в комнате носился нежный аромат, скорей от «воспоминания о цветах», чем от самих цветов. Даже ковер, казалось, был пропитан ими.
Риккардо не курил, но медленно пил кофе. Прошел час или около того – он все еще был один. Он начинал смущаться и упрекать себя за то, что пришел. Шум шагов в patio прервал его размышления. Шаги приближались.
– Добрый вечер, – сказал Си-Измаил, появляясь в дверях. – Прошу извинить меня. Меня задержали.
Усевшись на диване против Риккардо, он тонкими пальцами свернул папироску.
– Боюсь, – заговорил его гость, – что мы причинили сегодня неприятности кади. Надеюсь, что бедные ученики зауйи не пострадают от отсутствия Корана. Вы, Си-Измаил, как их благодетель, наверное, сокрушались бы.
Си-Измаил не выразил никакого удивления. Все его внимание было устремлено на папиросу.
– Боюсь, что воздух станции не принесет вам пользы, – сказал он, – Да и взламывание железнодорожных вагонов в самую жаркую пору дня – занятие рискованное.
Они пристально смерили друг друга взглядом, как два дуэлянта, которые собираются скрестить шпаги.
– Рискованно также привлекать внимание полиции.
– Небезопасно для Скарфи и Компании оказаться запутанным в такое дело.
– Потому-то представитель фирмы и находит нужным покончить с ним раз навсегда. Кстати, он не забывает, что убийцей Сицио Скарфи был в сущности Си-Измаил, который выдал его мафии.
Си-Измаил, улыбаясь, покачал головой.
– Вы ошибаетесь, – просто сказал он. – Мафия ничего не знает. Скарфи убил тот, кто пострадал по его вине.
Си-Измаил вынул из кожаной сумки, которую носил на поясе, небольшую вырезку из газеты и протянул ее Риккардо. В ней говорилось, что «известный Кальтанизетти, убивший лет шестнадцать тому назад сенатора Антонелли, бежал из тюрьмы и, по видимому, при помощи влиятельных друзей, покинул Италию».
Риккардо сидел некоторое время молча. Первым заговорил Си-Измаил, заговорил совсем другим тоном.
– Зачем нам ссориться? Что касается меня, я почувствовал к вам расположение при первой нашей встрече – на пароходе, – помните? Начать с того, что вы красивы, а красота влечет меня неотразимо. Затем вы, кажется, правдивы, – оригинально. Наконец, вы умны, а умный человек – большая редкость. И что важнее всего – вас, как вы говорили, всегда тянуло в мою страну и к моему народу. Это у вас в крови. Все говорит за то, что мы должны быть друзьями и прийти к соглашению.
Он запнулся. Риккардо молчал. Занавеска у входа вдруг заколыхалась, словно от сквозняка, и Риккардо показалось, будто за ней кто-то скорбно вздохнул. Си-Измаил, не говоря ни слова, подошел, отдернул занавеску и выглянул во двор. Его высокая фигура, резко выделившаяся на фоне ночного неба, производила внушительное впечатление. В нем была величавость, невольно внушавшая уважение.
