Жюльетта Бенцони - Путешественник
— Милый мой, стоило ли вас дожидаться, чтобы до этого додуматься? Только вот Агнес горда. Но это не означает что ей было бы приятно время от времени побыть в обществе людей ее возраста. Присоединяйтесь же, господин Герой!
Последние слова были адресованы Феликсу де Варанвилю, направлявшемуся к ним с милосердным намерением отплатить Гийому за услугу, которую тот ему оказал, избавив его от назойливой Розы. Энергичным движением она свободной рукой взяла изумленного молодого человека под локоть.
— Ну вот! — заявила она удовлетворенно. — Сейчас мы вместе немного постараемся для очаровательной барышни, вполне заслужившей такую награду.
Трудно было устоять перед ее воодушевлением. Но Гийом решил попробовать в последний раз:
— Я сомневаюсь в вашей правоте. Кажется, мы рискуем прервать весьма серьезный разговор…
— Вот и хорошо! Для несчастной он должен быть пыткой и…
Внезапно она остановилась, высвободила руки и подняла на своих кавалеров взгляд, вдруг ставший озабоченным.
— Пожалуй, действительно лучше отложить, — прошептала она… — Вы видели? У нее глаза полны слез…
И в самом деле, даже Гийом, которому дочь де Нервиля была не слишком симпатична, испытал чувство, похожее на жалость: когда они были уже недалеко, Агнес подняла свои большие светлые глаза цвета серых облаков и на некоторое время задержала на нем свой взгляд, словно ожидая помощи.
Роза стояла между молодыми людьми и девушкой, положив ей на плечи свои горячие руки.
— Оставим их! — сказал Тремэн, слегка пожав плечами. — Это нас не касается!..
— Ты считаешь? По-моему, накопилось много вещей, которые ты мне должен объяснить…
— Я только этого и хочу. Может, поедем? С меня хватит…
— Неужели? Если хочешь, чтобы путь сюда был тебе навеки заказан, достаточно теперь же уехать. Разве ты не видишь, что все собираются играть?
— Вижу, разумеется! Здесь что же, игорный дом?
— Если бы я не звал, что ты прибыл из Индии, то решил бы, что ты свалился сюда из Патагонии. Дворец аристократа — все-таки не притон. Просто здесь следуют традициям королевского двора! Тебе ведь известно, что их в городе стараются соблюдать как можно строже..
Незаметным жестом Тремэн указал на соседний столик, где четыре человека собирались играть в вист. Двое из них достали из карманов кошельки.
— В чем же отличие, коль скоро играют на деньги? Впрочем, все равно я недолюбливаю игру. Слишком хорошо знаю, к чему это может привести…
— Совершенно согласен. Однако если ты хочешь улучшить приятное впечатление, которое произвел сегодня вечером, очень рекомендую галантно проиграть несколько луидоров, но не показывай вида, что это имеет для тебя значение. Обещаю, что вслед за этим я отвезу тебя в гостиницу, и мы обо всем поговорим!
— Как пожелаешь!
Гийом машинально отвернулся и взглянул на двух девушек. Мадемуазель де Монтандр усадила свою подругу в глубокое кресло, а сама устроилась на стульчике у камина, по-прежнему не выпуская ее рук из своих. Наконец он мог подробно разглядеть дочь Рауля де Нервиля, предполагая найти в ней сходство с отцом. Но она почти не была на него похожа. Не обладая особой красотой, она была весьма интересна: чудесный лоб, казавшийся для женщины слишком высоким; густые черные волосы, собранные без всякого кокетства; рот с более полными, чем у отца, приятными губами, правда, несколько неловкий, но все же довольно милый. Замечательны были серые глаза, но они, не зная покоя, как у встревоженного зверя, беспрестанно двигались под закругленной бахромой ресниц. Она была довольно высока, тонка, почти худа, с девичьей грудью, скрытой под декольте монашеского платья, освеженного кружевом, которое уступало в белизне ее бледной нежной коже. Во всем ее облике было что-то изголодавшееся… Но несмотря на удрученную позу, в девушке совершенно не чувствовалось вялости. Скорее напротив, в ней угадывалась глубоко затаившаяся энергия. Рядом с цветущей в своем блистательном наряде пухлой подругой Агнес де Нервиль выглядела так, словно принадлежала к другому миру.
— Настоящая дикая кошка! — заключил Тремэн, которого влекло к женщинам стройным, но не таким агрессивным.
Феликс вывел его из задумчивости.
— О чем ты мечтаешь? Наша хозяйка уже дважды делала нам знаки. Клянусь, ты, кажется, увлекся этой юной приставучкой в зеленом платье? И что ты в ней нашел?
— Ну… некоторое очарование. В ней много свежести, веселья, и она приветлива. Не говоря уже о том, что она вовсе не дурна. Она мне напоминает букет цветов, перевязанный лентой…
— Тьфу ты! Что за увлечение? Да ты влюблен?
— Я? Вовсе нет. Зато на твоем месте я потрудился бы заинтересоваться ею поближе.
— Ты шутишь, что ли? Такой болтушкой?.. Черт меня побери, если я когда-нибудь…
— Полно, полно! Не клянись, сын мой! И последуй моему совету. Это в твоих интересах.
— Да почему же, наконец?
— Потому что она только что мне призналась, что ты — ее избранник и что она решила, что замуж выйдет только за тебя!.. А теперь пошли! Побросаем немного золота на ветер!
Было похоже, что в Валони твердо усвоили версальские привычки, так как помимо несколько компаний, игравших в вист, за самым просторным столом собирались любители более острых ощущений и играли в фараон, где основное значение имеет азарт. Все знали, что король Людовик XVI терпеть не мог эту игру и запретил ее во дворце, но что королева увлекалась ею в своем замке Трианон, прекрасно зная, что нарушает его волю. Все, кто желал следовать моде, не колеблясь выбирали между королевскими особами, между мудростью и безумием. Правда, ставки в доме Меснильдо были весьма скромны. Одно из возможных оправданий…
К своему удивлению, Тремэн увидел, как господин де Нервиль усаживается на место «банкира», в то время как другие согласились на роль «понтеров». Среди них был глубокий старик, похожий на оживший портрет в древнем парике, одетый в роскошное платье из переливающегося, с золотистым глянцем шелка, с морщинистыми руками, наполовину упрятанными в кольца и малинские (Малин — город в Бельгии, славится своими кружевами. — Прим, перев.) кружева его манжет. Он устраивался с блаженной улыбкой, обнажавшей редкие испорченные зубы, никак не желавшие расстаться со своим хозяином. С длинного, покрасневшего от слишком частых возлияний носа регулярно свешивалась прозрачная капля, которую он поспешно смахивал кружевным платком, благоухающим мускусом и вербеной.
Стоя в нескольких шагах от стола, за который он только что с учтивым жестом отказался присесть, Гийом зачарованно глядел на старика и решил тихонько спросить о нем у Феликса.
— Это что за древность?
— Если не ошибаюсь, барон д'Уазкур. И впрямь древность, как ты говоришь, ведь ему больше восьмидесяти, но весьма богат…
