Элизабет Хеншэлл - Наперекор судьбе
Она застенчиво улыбнулась.
— В таком случае, Эдвин, я согласна принять ваш дар. — Их взгляды на несколько мгновений встретились. — Но только после того, как вы тоже кое-что возьмете от меня. — Мэдселин увидела, что он собирается отказаться, и быстро и нежно приложила ему к губам палец. — Таков обычай нашего народа. И ничего не говорите. — Она сняла с пальца тоненькое колечко из переплетенных золотых нитей и мило улыбнулась. — Конечно, оно не совсем мужское, но мне сделало бы честь, если бы вы приняли его. Его дала мне моя мать.
Щеки Эдвина вспыхнули от удовольствия. Он бережно положил колечко в свою поясную сумку.
— Я буду хранить его.
Он посмотрел на нее.
— У нашего народа тоже есть один хороший обычай. Когда мужчина прощается с женщиной, они ничего не говорят. Только целуются.
— О!
Это был целомудренный, почти братский поцелуй, после которого у Мэдселин возникло мучительное желание обвить его шею руками и крепко прижать к себе. Вместо нее это сделал Эдвин.
— Тот был данью обычаю, — прошептал он ей на ухо. — А этот для меня.
На этот раз у Мэдселин не оказалось причины жаловаться. Он поцеловал ее так крепко и с такой страстью, что она едва не задохнулась. И если бы не часовой, тяжело ступавший вниз по каменным ступенькам, Мэдселин сомневалась, что кто-нибудь из них смог бы остановиться. Но как бы то ни было, Эдвин одумался первым.
— Может быть, вы пойдете со мной на обед, леди де Бревиль?
Мэдселин лишь сдержанно кивнула, ощущая на себе любопытный взгляд часового.
В тот вечер пиршественный зал выглядел очень праздничным, и Мэдселин решила, что это благодаря Джоанне, которая распорядилась украсить стены цветами и зеленью. Чудесный запах сосны и леса наполнил всю комнату и, казалось, умиротворяюще подействовал на всех собравшихся.
Еды и напитков было в изобилии, и все с удовольствием угощались. Воины, которым предстояло уйти в дозор, вволю наслаждались элем. Самой Мэдселин сегодня не хотелось пить вино. Высоко на стенах под страшными порывами ветра хлопали ставни, и, несмотря на то, что в комнате было жарко, она почувствовала, что ее знобит.
Эдвин сидел справа от нее. Казалось, он был совершенно поглощен разговором с Гиртом. Когда в их беседе наступила пауза, Мэдселин воспользовалась моментом.
— У вас есть план? — тихо спросила она. Эдвин перестал обгладывать баранью косточку и взглянул на соседку.
— План?
«Неужели он выпил больше, чем я думала?»
— План нападения, — разъяснила она. Мэдселин заметила, что Гирт тоже перестал жевать и явно ждал ответа Эдвина.
— Да. План у меня есть. — Эдвин продолжил смаковать кость. — Но я думаю, что вам лучше о нем ничего не знать.
— Значит, вы все еще не доверяете мне, — с раздражением, но, нисколько не обижаясь, ответила Мэдселин. Она отодвинула от себя поднос.
— Нет, я доверяю вам. Я не доверяю Орвеллу. Он без колебаний может обидеть женщину. Для вас безопаснее ничего не знать.
Эдвин и Гирт обменялись взглядами, а потом снова поглядели на свои пивные кружки. Мэдселин попыталась надавить на Эдвина.
— Если Орвелл настолько умен, как вы о нем говорите, тогда крепость в любом случае будет в опасности. А его вчерашний визит говорит, скорее всего, о том, что он пытался выяснить, какой может оказаться наша оборона.
Эдвин заерзал на стуле, прежде чем ответить на это предположение. Вид у него был озадаченный.
— Вполне возможно. Поэтому я отправил двух гонцов к Малле в крепость Д'Эвейрона. Он подошлет сюда еще людей.
— О!
С некоторым сожалением кладя кость на поднос, Эдвин повернулся к Мэдселин.
— Вы будете хорошо защищены, миледи. Здесь остается Ульф, и с ним будет достаточно воинов, чтобы продержаться, пока Малле не пришлет подкрепление.
Мэдселин медленно подняла глаза и посмотрела на него.
— А что будет, если он не приедет? Орвелл непременно будет следить за крепостью. А парочку гонцов не так-то трудно и убить.
— Что бы ни случилось, оставайтесь здесь. — Он мельком посмотрел ей на ногу. — Если… если его люди найдут вас, воспользуйтесь кинжалом, чтобы защититься. Вас они не пропустят, поскольку вы слишком много знаете. — Он пристально поглядел на нее. — Орвелл наслаждается, мучая и унижая людей. Бог все поймет.
Несмотря на гвалт, стоявший вокруг них, Мэдселин была уверена, что они оба сейчас переживают какие-то особенно интимные минуты. Вдруг Мэдселин открылось, как она научилась уважать его надежность, уверенность в себе, и она поняла, насколько быстрее начинает у нее струиться кровь по жилам, когда он находится поблизости. Мэдселин незаметно склонилась к нему.
— Обещайте, что будете о себе заботиться, Эдвин.
Несмотря на то, что их окружало множество людей, его огромная рука нежно накрыла ладонь Мэдселин. Теплые сильные пальцы нежно сжали ее тонкие пальчики.
— Я желаю вам счастья в семейной жизни, Мэдселин. Надеюсь, он сильный мужчина.
Эта небольшая шутка развеяла сильный эмоциональный всплеск, который испытывала Мэдселин в присутствии своего прежнего врага, и она с досадой улыбнулась. «Иногда мне так трудно вспомнить лицо Хью».
— Весьма благодарна.
И больше они почти не разговаривали друг с другом.
Дозорные уехали вскоре после того, как ночные тучи обволокли землю и спустилась опасная, грозная тьма. Мэдселин ничего не могла разглядеть, провожая Эдвина и его воинов, которые растворились в ночи, тихо покинув крепость. Если Орвелл и следил за ними, он не предпринял никаких действий. Не зная, что ей делать, Мэдселин направилась в церковь. «Надеюсь, мне поможет молитва».
Кто-то резко похлопал Мэдселин по плечу, и она вздрогнула от неожиданности. Она стояла на коленях перед алтарем, так глубоко задумавшись, что ничего не слышала вокруг. У нее за спиной возник отец Падрэг. С него стекала вода, встревоженное лицо перерезали морщины.
— Меня за вами послал охранник. За воротами стоит старый лудильщик, он просит его впустить.
И прежде, чем Мэдселин смогла что-то сказать, священник остановил ее, подняв руку.
— Он говорит, что у него есть новости о молодой женщине, которая по описанию очень похожа на Бланш.
Быстро поднявшись с колен, Мэдселин повернулась к отцу Падрэгу.
— Отведите меня к нему.
Несмотря на сырую холодную ночь, старик был едва одет. Дождь струился по редким прядям его седых волос, а лохмотья, что были на нем, совершенно вымокли. Костлявые руки и ноги его, казалось, могли переломиться при первом же порыве ветра.
Он был настолько изможден, что едва стоял на ногах, опираясь на ворота.
