Барбара Картленд - Волшебные чары
Когда няня накинула на ее голову белую вуаль, скрывающую лицо, в глазах старой женщины блеснули слезы.
– Ты выглядишь неземной, – сказала она, – это правда! Как будто ты вышла из сада или из леса, как одна из этих волшебных фей, о которых ты всегда говорила, когда была маленькой.
– На них я и надеюсь походить, – призналась Гермия.
Странно, но она знала, что этого хотел и маркиз, желая видеть ее сказочным существом, в чем он не походил ни на одного из других мужчин.
Питер, одетый в подаренный маркизом костюм, был очень доволен своим новым видом, и Гермия подумала, что он вряд ли заметил ее наряд, – Ты представляешь? – сказал он ей, когда прибыл из Лондона. – Твой маркиз послал фаэтон с четверкой лошадей, чтобы доставить меня сюда, и вот, прислал мне еще письмо!
Он затаил дыхание, как бы с трудом веря в то, что читает.
– Здесь написано, что в следующий семестр у меня будут свои две лошади в Оксфорде и еще большой кредит у портных моего зятя, что позволит мне одеваться почти так же великолепно, как и он сам – Он так великолепен! – прошептала Гермия.
– Я думаю, что ты великолепна тоже, – сказал Питер, – и заслуживаешь все, что имеешь, и даже много большего!
Гермия улыбнулась его словам, и идя теперь по проходу церкви под руку с братом и видя своего отца, стоящего перед алтарем, и матушку, сидящую на передней скамье, она подумала, что никто на свете не может быть благословлен более чудесной семьей И когда она увидела маркиза, ждущего ее, ей показалось, что он окутан ослепительным звездным светом.
Над их головами пели ангелы, и вся церковь была наполнена музыкой любви.
После того как разрезали кекс, испеченный для них няней, и выпили превосходного шампанского, привезенного маркизом из Лондона, отец Гермии произнес очень маленькую речь.
Он пожелал, чтобы счастье, которое они испытывали в этот момент, росло и углублялось каждый год, проведенный ими вместе.
Затем Гермия надела свое платье, назначенное в дорогу, соответствующее цвету ее глаз, накинула сверху легкий плащ, надела шляпку, украшенную лентами и цветами того же цвета, что и платье.
В деревне, по которой лежал их путь, еще почти никто не проснулся. Прибытия маркиза в церковь не заметил вообще никто.
Лишь когда они проезжали мимо домика миссис Барлес, Гермия увидела Бэна, выглядывавшего через одно из окошек, и она поняла, что он, как всегда, будет первым, кто разнесет по деревне весть о том, что случилось нечто необычное.
Но теперь это уже не имело значения.
Она была замужем, она уезжала с человеком, которого любила, и маркиз уже запланировал длинное свадебное путешествие. Оно должно было начаться с нескольких дней, проведенных в его загородном доме, которого Гермия еще не видела.
Маркиз уже сказал, что хотел показать ей не только свои сокровища в доме, но также и те места в округе, которые так полюбились ему с детства.
– Леса для меня тоже кое-что значат, – признался он. – о чем я не могу говорить ни с кем, кроме тебя, поскольку обычные люди не поймут меня.
– Поймут лишь колдуньи, фен и эльфы! – улыбнулась Гермия.
– И Дьяволы? – спросил он.
– Ты не должен так называть себя теперь, – ответила она. – Теперь ты снова Архангел, которым был прежде, чем лишился милости, и я буду очень зла, если кто-нибудь опять назовет тебя Дьяволом.
– Кроме как, может быть, на ипподроме, – улыбнулся он, – и, мое сокровище, никто в мире не сможет иметь такого везения, чтобы получить тебя!
Гермия не могла найти слов, чтобы выразить, насколько счастлива она, и поэтому лишь прижала губы к его губам.
Позже этой ночью, когда Гермия лежала в огромной парадной кровати, в которой спали поколения маркизов Девериль, она придвинулась чуть ближе к мужчине, который находился рядом с нею.
– Ты не спишь, мое сокровище? – спросил он.
– Невозможно спать, когда я так счастлива.
Он крепко прижал ее к себе и сказал:
– Ты уверена, что я не сделал тебе больно?
Ты столь драгоценна и столь хрупка, как цветок, что я боюсь испортить нечто, что слишком совершенно, чтобы принадлежать человеку.
– Я обожаю тебя, – ответила Гермия, – и когда ты любил меня, это было самое восхитительное… магическое переживание в моей жизни… Я чувствовала, как будто у нас появились крылья и мы летим по небу, направляясь к… луне.
Она вздохнула, прежде чем произнесла последнее слово.
Чувствуя любопытство маркиза, она объяснила ему:
– Когда я была в Лондоне, я смотрела на луну и чувствовала, что ты далек от меня и недостижим как она, и что я никогда… никогда не буду… что-либо значить для тебя. И лишь кто-то, перед кем ты чувствуешь себя… должником…
Маркиз повернулся так, что мог смотреть на нее сверху.
Она освещалась лишь свечой, стоявшей рядом с кроватью, но он знал, что никто не может выглядеть более прекрасно и воздушно, чем его Гермия.
– Как могу я рассказать тебе, что ты значишь для меня? – спросил он, – или объяснить тебе, что ты вернула мне мечты, стремления и идеалы, которые были у меня в молодости?
– Я хочу, чтобы ты имел все это, – сказала Гермия. – Я бы не вынесла, если бы ты снова стал пресыщенным или циничным. И, дорогой мой, поскольку я люблю тебя, я чувствую, что могу столько дать тебе!
Она знала, что маркиз поймет, что она имела в виду духовные, а не материальные дары, и он ответил:
– Это – то, что я хочу обрести, и то, что мы когда-нибудь передадим нашим детям, – представление об истинных ценностях, противоположных мишурным благам, которые можно оценить лишь наличными.
Гермия легко вздохнула.
– И все-таки, если мы будем правильно тратить деньги, мы сможем сделать счастливыми многих людей. Папа рассказал мне прошлым вечером, что он уже начал постройку лесопилки, дал работу двадцати пяти мужчинам и надеется привлечь еще больше людей.
Она знала, что ее муж улыбается, и продолжила:
– У меня есть также подозрение, что ты и няня заключили какое-то особое соглашение, в результате чего папа и мама стали выглядеть так хорошо. В кладовой появилось множество деликатесов, которых я никогда не видела там раньше!
– Ты не должна совать нос в дела других людей! – сказал маркиз.
– Я никогда не думала, что кто-либо, настолько… влиятельный и важный, как ты, может быть столь человечным… столь понимающим, столь очень, очень… великолепным, – воскликнула Гермия прерывающимся голосом, – и вот почему я говорю, что ты теперь Архангел! И ты заставляешь меня любить тебя все больше и больше с каждым моментом дня и ночи.
Маркиз поцеловал ее глаза и улыбнулся:
– Я нахожу в тебе не только неотразимость, но и очарование, от которого не может спастись ни один мужчина.
