Барбара Картленд - Серебряная луна

Это был удар ниже пояса, ведь все хорошо знали, что Фуше на ножах с Тарантом. Министр побелел, а глаза превратились в амбразуры.

— Если ваша светлость настроена столь решительно, то мне нечего добавить. Пожелаю вам лишь спокойной ночи, мадам, и надеюсь, вы не забудете, что прежде всего нужно служить императору и Франции, а не удовлетворять свои прихоти!

Иможен запрокинула голову и рассмеялась.

— Ваши булавочные уколы всегда забавляли меня, месье, — ответила она. — Их острия уже затупились и не могут ранить.

Министр внутренних дел натянуто поклонился и, надев треуголку, придавившую к земле его коротенькое тело, в сопровождении своих людей направился к дверям. Иможен посмеялась ему вслед, а потом повернулась к своим слугам, стоявшим за спиной Армана и Рэв, и сказала отрывисто:

— Возьмите девушку и заприте в спальне. Охраняйте ее хорошо. Вы отвечаете за нее головой. Господина — в серебряную гостиную. Я с ним поговорю.

Она повернулась к лестнице, но не успела сделать и шага, как Рэв бросилась к ней, упала на колени и схватила за руку.

— Мадам… мадам, пощадите Армана! — взмолилась она. — Вам известно, что он потерял память. Я сказала ему, что он мой брат, маркиз д'Ожерон, и он мне поверил. Он не знал, что обманывает императора или кого бы то ни было. Он невиновен, мадам! Если кто-то виноват, то я, и только я! Пощадите его, спасите! Будьте милосердны, ведь придет день, когда вам самой придется просить милосердия у Бога!

Арман рванулся вперед, но его удержала стража.

— Не слушайте ее, мадам! — крикнул он, боясь, что, пытаясь спасти его, Рэв подвергает опасности себя.

Но Иможен не обратила внимания на рыцарский порыв. Она внимательно изучала Рэв и, вероятно, найдя девушку очень хорошенькой, заметно посуровела.

— С какой стати мне проявлять милосердие к вам или этому господину? — спросила она. — Кто бы ни был виноват, факт остается фактом: обманут сам император! Назовите мне вескую причину, почему я, патриотка Франции, должна в подобных обстоятельствах быть милосердной?

— Я… я не могу придумать ни одной, кроме… того, что мы любим друг друга! — запинаясь, пролепетала Рэв.

Ничего более неуместного сказать было нельзя. Иможен засмеялась недобрым смехом и, отняв свою руку у Рэв, горделивой поступью взошла по лестнице. Рэв так и оставалась на коленях, пока лакеи не подняли ее.

— Пожалуйте наверх, мадемуазель! — предложил один из них.

Рэв покорно двинулась, даже не оглянувшись на Армана, которого вели сзади.

Наверху у перил стояла дрожащая Антуанетта.

— Кто вы такая? — поравнявшись с ней, надменно спросила герцогиня.

— С вашего позволения, ваша светлость, я горничная графини Рэв де Вальмон.

— Сегодня вы будете служить мне! — приказала Иможен. — Приготовьте мне лучшую спальню и распакуйте чемодан!

— Хорошо, ваша светлость! — машинально произнесла Антуанетта, не отрывая глаз от Рэв.

— Проследите, чтобы эти женщины не общались друг с другом! — угадав мысли Антуанетты, приказала Иможен лакеям. — Графиню заприте в спальне и смотрите, чтобы не выскочила в окно!

— Будет исполнено, ваша светлость! — И лакеи быстро увели Рэв.

— А вы делайте то, что вам велят, иначе разделите судьбу хозяйки! — пригрозила Иможен Антуанетте.

— Я этого не боюсь и с позволения вашей светлости буду лучше служить своей госпоже! — ответила Антуанетта.

— Вы будете выполнять мои распоряжения, не то придется плохо не только вам, но и «вашей госпоже», как вы ее называете! — твердо произнесла Иможен. — Я не потерплю ни малейшего неповиновения. Ясно?

— Вполне, ваша светлость, — слегка побледнев, спокойно ответила Антуанетта.

— Тогда за работу!

В серебряной гостиной горели свечи, их пламя, отражаясь в зеркалах с серебряными рамами, освещало полированную мебель и белые парчовые портьеры в серебряных узорах. Иможен подошла к зеркалу, сняла шляпу, украшенную страусовым пером, бросила ее на кресло, поправила волосы и бриллиантовые серьги. Она не торопилась и чувствовала себя совершенно свободно, как дома. На пороге стояли лакеи, охраняющие Армана.

— Отпустите пленника! — приказала она.

Освобожденные руки Армана бессильно упали, он с усилием поднял их и начал массировать, восстанавливая кровообращение.

Иможен следила за ним с чуть заметной усмешкой. Она разглядывала каждую деталь его внешности: красивое лицо, темные глаза, широкие плечи и узкие бедра под хорошо сшитым серым габардиновым камзолом, в котором он приехал во Францию, начищенные до зеркального блеска высокие сапоги для верховой езды, сшитые самым знаменитым обувщиком Сент-Джеймса. Она отметила и элегантный, искусно повязанный шейный платок, и точеный рисунок твердого рта.

Так и не удостоившись его взгляда, она села на диван, обтянутый атласом.

— Ну и что вы скажете в свое оправдание? — тихо и почти ласково спросила она.

— Очень немного, — прохладно ответил Арман. — С вашего позволения, защищаться я буду, только представ перед судом!

— Это произойдет завтра, — сообщила Иможен. — Вам будет трудно убедить Наполеона Бонапарта в своей невиновности.

— Не стану и пытаться: глупо!

— Значит, вы признаете себя виновным?

— Виновным в чем?

Иможен немного поколебалась.

— В шпионаже!

Арман улыбнулся:

— Красивые женщины редко бывают умны, но им простительно все, даже ум, мадам!

Лицо Иможен стало чуть нежнее.

— Значит, теперь вы готовы делать мне комплименты! В последнюю нашу встречу вы были не столь галантны!

— В последнюю нашу встречу я страдал от амнезии. Сегодня память вернулась ко мне; это произошло всего за несколько мгновений до того, как вы столь успешно выследили нас.

— И что же вы вспомнили? — полюбопытствовала Иможен.

— Я вспомнил, кто я такой, зачем приехал во Францию и все, что касается моей прошлой жизни, — ответил Арман. — Может быть, это предосудительно, но без прошлого чувствуешь себя совершенно потерянным!

Иможен засмеялась, потом протянула задумчиво:

— Интересно… Мне бы, наверное, тоже не хватало моего прошлого.

— Несомненно! Представьте: вдруг все ваши воспоминания о себе оказались стерты, как урок с доски. Вам было бы сложно даже сообразить, как вести себя в определенных обстоятельствах.

Иможен прищурилась.

— Это ваше извинение за ту ночь? — тихо спросила она.

— Извинение — неточное слово, — парировал Арман. — Я бы скорее воспользовался словом «сожаление»!

— Поздно. Запомните, я сердита на вас, очень сердита! Вот почему я вычислила вас и намерена передать в руки правосудия. Обычно я не интересуюсь правосудием, но к тем, кто меня обижает, я жалости не знаю! Кроме того, я вам не верю.