Елена Арсеньева - Тысяча и одна ночь (Княжна Тараканова)
Имя сей стены было Филипп-Фердинанд, владетельный граф Лимбургский, Стирумский, Оберштейнский и прочая, князь Священной Римской империи, претендент на герцогство Шлезвиг-Гольштейнское. Это был холостяк сорока двух лет от роду, убежденный женоненавистник. Но воистину — от ненависти до любви один шаг! И очень скоро во Франкфурте едва не повторилась берлинская история… Правда, до дуэли дело не дошло: граф Рошфор, поняв, что сеньор нагло отбивает у него невесту, начал было ревновать, но в результате попал в тюрьму как государственный преступник, а князь Филипп увез прекрасную Шахерезаду во Франконию. Там, в замке Нейсес, она стала любовницей Лимбурга — и получила свободный доступ к его состоянию.
Так роскошно принцесса Владимирская еще никогда не жила! Неудивительно, что она снова поддалась своей страсти менять имена и называлась теперь попеременно то султаншей Алиной-Эмете, то Элеонорой, принцессой Азовской. Когда ее считали дочерью турецкого султана, она не спорила.
Да ведь и верно — она вела жизнь истинной султанши. У нее был свой двор, где она ощущала себя полновластной хозяйкой. Чтобы пощадить чувства князя Лимбурга, она постепенно выдворила из Нейсеса фон Шенка и де Марина, ну а бедняга Эмбс так и сгинул где-то в недрах парижской долговой тюрьмы.
Князь Лимбург настолько крепко попался на крючок, что уже готовился к свадьбе и намеревался по этому случаю сделать своей султанше поистине царский подарок: передать ей во владение графство Оберштейн. Однако один из его друзей, фон Горнштейн, видимо, бывший слепым и глухим импотентом, поскольку не пал тотчас к ногам этой всеобщей обворожительницы, умолил князя поискать хотя бы какие-то подтверждения происхождения невесты.
Шахерезада восприняла вопросы как личное оскорбление, пригрозила немедля уехать в Персию, к дяде шаху, а впрочем, представила заинтересованным слушателям новую версию своего происхождения:
— Через несколько недель вы прочтете в газетах, что я — единственная наследница дома Владимирского и в настоящее время без затруднений могу вступить во владение наследством после покойного отца моего. Владения его были подвергнуты секвестру[4] в 1749 году и, пробыв под ним двадцать лет, освобождены в 1769 году. Я родилась за четыре года до этого секвестра; в это печальное время умер и отец мой. Четырехлетним ребенком взял меня на свое попечение дядя мой, живущий в Персии, откуда я воротилась в Европу 16 ноября 1768 года.
Кроме этой душещипательной байки, Шахерезада предъявила черновик (!) своего письма к русскому вице-канцлеру, заведовавшему тогда иностранными делами, князю Александру Михайловичу Голицыну. В этом письме Шахерезада называла его своим опекуном и уведомляла, что по гроб жизни влюблена в князя Лимбурга и намерена вступить с ним в брак. Также она сокрушалась, что тай-« на, покрывающая доселе ее происхождение, подает повод ко многим про нее неблагоприятным рассказам, а сделанные ею незначительные долги злопыхатели преувеличили, чтобы иметь возможность поскорей воспользоваться ее наследственными сокровищами. В заключение Шахерезада уверяла князя Голицына в неизменности своих чувств, благодарности и привязанности к императрице Екатерине II, а также в постоянном своем беспокойстве о благе России.
При письме был приложен проект о сосредоточении всей азиатской торговли на Кавказе. Шахерезада писала в заключение Голицыну, что она готова сама приехать в Петербург для разъяснения этого проекта, если бы в нем состояла надобность.
Поистине, у этой женщины был государственный ум, и она вполне заслуживала звания принцессы, которое вскорости было на нее возложено!
Князь Лимбург был сражен наповал. Горнштейн, судя по всему, оказался не вполне глухим, слепым и бессильным, потому что тоже был вполне убежден в правдивости Шахерезады. Как искупление неприятностей Шахерезада получила во владение графство Оберштейн и стала именоваться графиней с полным на то основанием.
Однако вскоре до Лимбурга начали доходить слухи о ее похождениях и приключениях в Берлине, Генте, Лондоне, Париже. Это стало известно Шахерезаде, и она решила избавиться от любовника, прежде чем он познает ее истинную подноготную. Она окончательно поселилась в Оберштейне, стала вести себя там полновластной хозяйкой (от этого полновластия скоро криком закричали все жители графства!) и начала потихоньку выживать прежнюю прислугу, окружая себя лишь исключительно преданными людьми. Среди таких людей, между прочим, была дочь прусского капитана Франциска Мешеде, которая и в самом деле осталась неразлучна с Шахерезадой до самого конца ее приключений.
Впрочем, ссоры с Лимбургом красавица вскоре прекратила, хотя о браке больше и речи не было. Что-то она затевала, но князь не мог понять, что именно… Свои планы Шахерезада держала в секрете, сказала только, что это невероятное дело, огромное, сулящее колоссальную прибыль, но для начала его ей нужно сто тысяч гульденов, а в деле с ней вместе не кто иной, как польский аристократ Огинский…
Новое возникновение этого имени означало, что кандидатура русской наследницы была одобрена Радзивиллом и операция «Княжна Тараканова» началась!
Сама эта фамилия показывает, что за дело взялись ярые неприятели России. Из фамилии подлинной Елизаветы-Августы — Дараган — они создали весьма неблагозвучную версию, оскорбляющую русский слух и как бы придающую всему этому делу налет некой карикатурности. И, будь их ставленница менее блестящей актрисой, менее обольстительной красавицей и менее бесстрашной женщиной, можно не сомневаться, что операция «Княжна Тараканова» закончилась бы очень скоро после ее начала. Однако выбор Огинского оказался воистину блестящим! Принцесса Владимирская уже примерялась к роли, когда сочиняла подложное письмо к Голицыну…
Однако вполне оценить кандидатуру, выдвинутую Огинским, предстояло человеку по имени Михаил Доманский.
Он приехал через город Мосбах, поэтому ревнивый князь Лимбург желчно называл его «мосбахский незнакомец». Князь ревновал с полным на то основанием, ибо Доманский моментально заманил принцессу Владимирскую в постель. А может быть, наоборот, это она его заманила. Впрочем, сие не суть важно. Главное, что они стали любовниками и теперь обсуждали судьбы России в особо доверительной обстановке, порою даже не затрудняясь одеться.
Доманский был другом Радзивилла, его доверенным лицом, членом Барской конфедерации и имел большое значение в этой организации. Ему доверялись такие важные дела, как поездка в Константинополь, чтобы склонить Порту[5] на сторону конфедератов и выпросить для Радзивилла султанский фирман[6] на проезд в турецкую армию, действовавшую тогда против русских. И конечно, именно ему поручено было посетить владелицу Оберштейна, с которой польская эмиграция начала связывать свои самые радужные надежды.
