Нора Хесс - Очарование нежности

Первые восемь лет супружества Марта Сондерс прожила в обложенной дерном землянке и при этом рта не раскрывала, чтобы пожало­ваться. Она молчала и тогда, когда ее муж хвастал перед владельцами ранчо, жившими в сбор­ных домах, что он-де живет лучше.

– Мое жилье из дерна в три дюйма. И выдержит любую непогоду. И пожар его не возьмет. Летом прохладно, а зимой тепло.

О чем этот старый ублюдок умалчивал, так это о том, что после дождей вода капала с крыши неделями и нередко оттуда падали не только капли, но и змеи, проползавшие сквозь эту, с позволения сказать, крышу из грязи и травы.

Мало было Марте этих невзгод, так она вы­нуждена была еще мириться с тем, что ее муженек таскал в эту землянку чужих баб. Трэй помнил, как в такие вечера мать его ложилась к нему на узкий соломенный матрац, а очеред­ная шлюха заваливалась в кровать к Буллу Сондерсу. Отец не имел привычки задувать лампу и мать тогда поворачивала его лицом к стене, чтобы мальчик не видел, что вытворял его папочка со своей очередной потаскухой.

Трэй с матерью нередко гадали, что же делает Булл с вырученными от продажи скота деньгами. С годами крохотное стадо преврати­лось в огромное и насчитывало тысячу голов, а то и больше. Каждую осень свыше пяти сотен голов перегонялись в Додж, где их, в деревян­ных клетях, на пароходах отправляли в Чикаго. Но ни он, ни Марта и ведать не ведали, куда девались деньги от их продажи.

Одним весенним днем, когда они с матерью отправились в Маренго за покупками, они выяснили, зачем Булл Сондерс все эти годы прижимал деньги.

На холме перед маленькой бухтой они увидели каркас строящегося дома: Трэй восторженно улыбнулся матери и воскликнул:

– Все же ты вырвешься из этой грязной норы, мама!

В ответ Марта лишь едва заметно улыбну­лась, а он больше ничего не сказал. Мать все еще оставалась женой своего мужа, и ей было все равно, где жить с ним.

Два месяца спустя строительство дома было завершено. Булл заранее позаботился о том, чтобы переплюнуть соседей. Здание было в два этажа, с высокими окнами и выкрашено в белый цвет. Здесь имелась и широкая веранда, откуда Булл мог созерцать свои владения и тысячи голов скота.

Он обставил дом мебелью, искусно выпол­ненной по его заказу краснодеревщиком в Джулесберге. В день переезда Булл пригрозил жене, что если она не будет как следует приглядывать за новым домом, это закончится для нее печально, так как у него тяжелая рука.

Трэй окинул отца взглядом, полным нена­висти. Можно подумать, что, если она будет хорошо приглядывать, он перестанет ее бить.

Когда все, по его мнению, наконец, было закончено, Булл решил организовать торжественный ужин. Теперь он покажет тем, кто все эти годы смотрел на него свысока, что их дома – жалкие халупы по сравнению с его жилищем.

Он отправил одного из своих пастухов раз­нести приглашения соседям. Те, все до едино­го, отказались, причем под какими-то явно неубедительными предлогами.

В припадке злобы Булл страшно избил и Трэя, и мать, причем у Марты были сломаны два ребра и подбиты оба глаза. Мальчик пере­вязал сломанные ребра лоскутами разорванной одежды и обмыл ей лицо. Не сумев сдержать слез ненависти, он дал себе клятву, что придет такой день, когда он изметелит Булла Сондерса до полусмерти.

День этот пришел, когда Трэю исполнилось пятнадцать лет. Однажды Булл подошел к нему с хлыстом, явно намереваясь избить его за то, что лошадь, которую мальчик пытался объез­дить, два раза скинула его.

– Я покажу тебе, как приклеивать задницу к спине лошади, – угрожающе прорычал Булл. Щелчок хлыста по земле прозвучал как ору­жейный выстрел.

Трэй для своих лет был слишком рослым и слишком сильным, поскольку вкалывал, как раб, с детских лет. Он тут же сказал себе, что это последняя попытка папочки отколотить его.

Булл охнул от неожиданности и боли, когда хлыст был вырван у него из руки и крепкий как камень кулак шибанул его в подбородок. Он повалился в пыль, а сын набросился на него. Работая кулаками как бешеный, Трэй наносил удары, вкладывая в них всю годами копившуюся ненависть, пока лицо Булла не превратилось в кровавое месиво. Когда он под­нялся, жирные губы Булла кровоточили, перед­них зубов не было, а оба глаза затекли.

Трэй молча смотрел на еле дышавшего от изнеможения, мычащего что-то нечленораздельное мужчину. Сам он не задыхался и почти ровным голосом произнес:

– Если ты еще раз поднимешь руку на мою мать или на меня, я убью тебя.

Пнув Булла на прощанье носком ботинка в бок, Трэй повернулся и размашисто зашагал к конюшне.

Двое пастухов, украдкой ухмыляясь, подня­ли избитого на ноги и отвели в дом.

С этого дня ни Трэй, ни его мать ни разу больше не становились жертвами побоев отца, однако моральное давление на них с его сторо­ны продолжалось. К сыну он обращался не иначе как «ублюдок», а к Марте – «никчемная шлюха». Как и прежде, в доме постоянно пас­лась какая-нибудь баба, которая оставалась до тех пор, пока Булла не начинало от нее тош­нить, или же она, вдоволь насытившись его звериными ласками, не убиралась восвояси.

Именно одна из таких и лишила Трэя не­винности, когда ему было семнадцать. Он был благодарен судьбе за возможность и таким спо­собом отомстить своему отцу. Отныне все потаскухи, переступавшие порог дома Булла, в конце концов, оказывались и в его постели.

Это прекратилось лишь тогда, когда хитрю­га Булл, видимо догадавшись о том, что у него появился дублер, повадился таскать на ранчо индейских женщин, намеренно выбирая таких уродин, спать с которыми для Трэя было не­возможно.

Тень грусти пробежала по лицу ковбоя. Когда ему было восемнадцать, мать скончалась от непонятной болезни. Доктор так ничего и не смог у нее найти.

– Ей словно жить расхотелось, объяснял он. – Мне кажется, она просто измучилась вконец и захотела покинуть этот свет.

Это Трэй мог понять. Ради чего было жить его матери? Ее сын теперь мог и сам постоять за себя и, вероятно, она действительно устала от такой жизни.

В ночь, когда Марта умирала, сын держал ее руку. Булл находился через стенку, и скрипя пружинами, развлекался с очередной индиан­кой.

Все, кто отказался прийти к Буллу на но­воселье, явились на похороны Марты. Ее лю­били все соседи и от души ей сочувствовали. Они выразили соболезнование сыну, а вечно чем-то недовольного, угрюмого мужа проигно­рировали.

Все, включая и самого Булла, думали, что Трэй после смерти матери уедет с ранчо.

С мрачным удовлетворением Трэй вспом­нил сцену, разыгравшуюся между ним и отцом после возвращения с кладбища. Булл сразу же, не теряя времени, взял быка за рога:

– Ты уедешь завтра или уже сегодня?