Виктория Холт - Тайна поместья

— А вам-то что до этого? — грубо спросила она, подняв на меня свои острые, похожие на черные бусины глаза. И тут же выражение ее лица изменилось: она увидела мою дорогую щегольскую амазонку и мою ухоженную лошадь и поняла, что из меня можно что-то вытянуть.

— Я сама уж Бог знает сколько ни маковой росинки во рту не держала, мисс. Не сойти мне с этого места, если это не так, — проговорила она заискивающим голосом.

Глядя на нее, никак нельзя было подумать, что она голодает, но вот собака ее была несомненно голодной и давно. Это была дворняжка с примесью терьера, и несмотря на ее плачевное состояние у нее были живые блестящие глаза, которые смотрели на меня так, будто просили о помощи. Я поняла в этот момент, что не оставлю пса на произвол этой бессовестной женщины.

— Это у собаки голодный вид, а не у вас, — сказала я.

— Спаси вас Господь, мисс. Я ведь каждым кусочком, что мне перепадает, с ним делюсь. Но последние два дня я сама ничего не ела.

— Веревка режет ему шею, разве вы не видите?

— А как же мне его вести, без веревки-то? Были бы силы, я бы его на руках несла.

Повинуясь неожиданному импульсу, я сказала:

— Я куплю у вас эту собаку. Я дам вам за него шиллинг.

— Шиллинг! Помилуйте, леди, разве я смогу с ним расстаться? Он ведь мой товарищ по несчастью. — Она наклонилась, чтобы погладить пса, который огрызнулся, окончательно убедив меня, что ее словам нельзя верить. — Времена сейчас тяжелые, правда, песик? — продолжала она, отдернув руку. — Но мы ведь с тобой слишком старые друзья, чтобы расстаться… за шиллинг.

Я пошарила в карманах, ища деньги. Я знала, что в конце концов она отдаст его за шиллинг, потому что для нее это были немалые деньги, но она бы не была цыганкой, если бы не начала торговаться. И тут, к моему огорчению, я обнаружила, что я не взяла с собой денег. Кроме завернутого в бумагу пирожка с мясом, данного мне Фанни на случай, если я проголодаюсь, в карманах ничего не было. За пирожок она, конечно, собаку не отдаст.

И она, и собака напряженно смотрели на меня. Во взгляде цыганки между тем появилась подозрительность, собака же смотрела еще более умоляюще, чем прежде. Казалось, обе почувствовали мое замешательство.

— Послушайте, — начала я, — у меня нет с собой денег, но…

Ее губы скривила презрительная усмешка. Она вдруг резко дернула за веревку, и пес взвизгнул от боли.

— Тихо! — зло крикнула она ему, и он затих, снова обратив на меня взгляд.

Я не знала, что делать — попросить ее подождать на этом месте, пока с съезжу домой за деньгами, или уговорить ее отдать мне собаку и сказать, куда прийти за деньгами. Последнее мне бы вряд ли удалось, так как Она бы мне, конечно, не поверила.

И в этот момент появился Габриэль. Он скакал галопом по пустоши в нашу сторону, и мы обе обернулись на звук копыт, чтобы посмотреть, кто это едет. Он был на вороной лошади, и первое, что мне бросилось в глаза, была необыкновенная элегантность его облика, а также его светлые волосы, развевающиеся на ветру. Когда он подъехал ближе, я отметила про себя, что его темно-коричневый сюртук и бриджи были из дорогого материала и прекрасно сшиты, но что действительно поразило меня в нем, так это его лицо. Наверное, оно и заставило меня сделать то, что я сделала. Вспоминая нашу первую встречу впоследствии, я часто думала, что будь это кто-нибудь другой, я бы ни за что не решилась попросить у совершенно незнакомого человека взаймы шиллинг, чтобы купить собаку. Но его появление было столь своевременным и столь эффективным, что он представился мне этаким святым Георгием на коне — не хватало только копья и доспехов.

Так вот, его лицо… Его черты были необыкновенно изящны, но выражение было столь печально, что мне сразу показалось, что в судьбе этого человека есть что-то необычное — какое-то страдание, наложившее отпечаток на его облик.

Когда он выехал рядом с нами на дорогу, я крикнула ему:

— Остановитесь на минуту, пожалуйста!

— Что-нибудь случилось? — спросил он, натянув поводья.

— Да. Эта собака умирает с голоду, — сказала я.

Он перевел взгляд с меня на цыганку, а с нее на собаку и, оценив ситуацию, сказал:

— Да, вид у бедняги неважный.

Голос его звучал очень мягко, и я обрадовалась, потому что поняла, что не напрасно обратилась к нему за помощью.

— Я хочу купить его, — начала объяснять я, — но у — меня не оказалось с собой денег. Вы не могли бы одолжить мне шиллинг?

— Вот что, — вмешалась цыганка, — я не продаю его. Уж не за шиллинг, по крайней мере. Это мой пес. С чего это я должна продавать его?

— Вы же готовы были отдать его за шиллинг! — воскликнула я.

Она мотала головой и снова потянула за веревку, делая вид, что собирается уйти вместе с собакой.

Я умоляюще посмотрела на молодого человека, который улыбнулся мне в ответ и спрыгнул с лошади. Достав из кармана деньга, он сказал, обращаясь к цыганке:

— Вот вам два шиллинга. Берите или до свиданья.

Женщина даже не пыталась скрыть своего восторга по поводу такой внушительной суммы. Она вытянула свою грязную ладонь, в которую он брезгливо опустил монеты, и отдала ему веревку, после чего пошла прочь с такой скоростью, словно боялась, что он передумает и отберет деньги.

— Благодарю вас! — воскликнула я.

Собака заскулила у его ног, и я приняла это за выражение радости.

— Прежде всего его надо накормить, — сказала я. — К счастью, у меня есть с собой пирожок из дома.

Он кивнул и, взяв под уздцы наших лошадей, отвел их в сторону, в то время как я взяла на руки пса и села с ним на траву. Он с жадностью набросился на мой пирожок и довольно быстро справился с ним.

— Бедняга, — сказал незнакомец. — Ему действительно досталось.

— Я не знаю, как вас благодарить. Что бы я делала без вас? Она бы ни за что не отдала мне его.

— Ну что теперь об этом думать, он ведь уже у нас.

Я почувствовала симпатию к этому человеку — не только потому, что он помог мне, но и потому, что он явно разделял мою жалость к собаке и, видимо, вообще, как и я, любил животных. Ничего не подозревающий пес с этого момента стал связующим звеном между нами.

— Я возьму его домой и буду ухаживать за ним. Как вы думаете, он поправится?

— Думаю, что да. Он ведь дворняга, а не изнеженная болонка. Но его надо кормить регулярно и не помногу, а то он заболеет.

Пес чувствовал, что речь идет о нем, но он был так изможден и измучен, что лежал, не шевелясь, у меня на коленях. Теперь, когда цель была достигнута, мое внимание переключилось на незнакомца. Меня заинтриговало меланхолическое выражение его лица, которое не покидало его, даже когда он улыбался. Меня интересовало, что такое могло произойти в его жизни, чтобы вызвать эту непреходящую печаль. Судя по его виду, он ни в чем не нуждался и жил в богатстве и комфорте. Я разрывалась между двумя желаниями — задержаться и продолжить разговор с ним, чтобы что-нибудь узнать о нем, и поехать домой, чтобы вымыть и как следует накормить собаку. На самом деле, я, конечно, знала, что именно я должна делать: состояние собаки было слишком плачевным, чтобы медлить.