Жюльетта Бенцони - Драгоценности Медичи
С похвальным намерением разрядить заряженную электричеством атмосферу маленькая мадам Достель осмелилась задать вопрос:
– Мари-Анжелин сказала нам, что вы венецианец, кня... мсье? Это так необычно!
Альдо заметил, что она осеклась на его титуле, несомненно, из опасения пробудить желчный темперамент супруга, ненавидевшего аристократические привилегии. И он улыбнулся понимающей улыбкой:
– Отчего же, мадам? Нас больше трехсот тысяч, и мы делим эту честь с теми, кто родился в Венеции, но больше там не живет.
– Говорят, у вас так красиво!
– Конечно, я тут немного пристрастен, но возражать не стану. В наш город часто приезжают на медовый месяц, – лукаво добавил он.
– Свой медовый месяц мы провели в Роморантене! – вмешался муж, которого явно раздражали эти сентиментально-туристические рассуждения. – Не знаю, известно ли вам, но это также город у моря, где есть замок и красивые дома. Зачем искать далеко то, что имеешь у себя?
– Очарование одного места не лишает очарования другого... и, если мне повезет, вы сможете сравнить. Равно как и с другими городами. К примеру, Брюгге великолепен!
Обрадованный тем, как слегка заблестели ореховые глаза мадам Достель, Морозини распрощался с супругами, вялую руку пожал, несравненно более приятную поцеловал, вышел на лестничную площадку, быстро спустился по лестнице с пятого этажа на первый (в доме не было лифта) и, оказавшись на улице Лион, вновь увидел солнце, которого ему так не хватало в квартире Достелей, обращенной окнами на север. Хотя эта широкая магистраль была застроена хорошими домами, здешние обитатели, к несчастью, оказались между 7ионским вокзалом и железнодорожной веткой Бастилии, поэтому их атмосферу часто отравлял паровозный дым, а уши страдали от бесконечных свистков локомотивов. Но цена за жилье была умеренной, главное же, Достель – как ему рассказали! – выбрал это место из-за относительной близости к Министерству социального обеспечения[2], расположенного на набережной Рапе. Он мог, таким образом, ходить на работу пешком и возвращаться домой тем же манером, что давало существенную экономию для бюджета.
Очень характерно для подобного типа – заботиться только о себе, не думая о том, что молодая жена обречена на соседство с вокзалом, наиболее благоприятным для реализации парижских грез, ведь именно оттуда отправляются в солнечные страны, где приятно жить, – на Лазурный Берег, Итальянскую Ривьеру, в Венецию и другие места, способные удовлетворить влюбленное в красоту воображение, тогда как Виолен этих радостей была лишена, но зато ей приходилось вдыхать тошнотворные испарения...
По улице в поисках клиента медленно проезжало такси. Морозини остановил его и, взглянув на часы, велел отвезти себя на улицу Альфреда де Виньи: он обещал вернуться к обеду, и для нотариуса уже не оставалось времени. С ним можно будет повидаться ближе к вечеру.
По дороге он вернулся в мыслях к чете Достель и оценил собственное поведение. Поначалу ему несомненно льстила роль галантного кавалера, готового ринуться на поиски ради удовольствия очаровательной женщины, которой достался невозможный муж, но теперь, перед лицом собственной совести, он вынужден был признать, что никакая сила не смогла бы удержать его от охоты за столь необычными драгоценностями. Он был уверен, что когда-то уже видел их, возможно, на другом портрете. Но когда и где? Время создания и происхождение их не вызывали сомнений: шестнадцатый век и, несомненно, Флоренция. Однако его память, обычно безотказная, не желала двигаться дальше – возможно, потому, что была утомлена делом, которое и привело его в Париж нынешней весной по просьбе комиссара Ланглуа. Альдо познакомился с ним в прошлом году, когда велось следствие о краже «Регентши»[3], обнаружившее тайную деятельность видной персоны высшего парижского общества, скончавшейся при забавных обстоятельствах, которым был обязан своей славой президент Феликс Фор. Замешанная в преступлении дама полусвета обладала весьма сомнительной репутацией и была, несомненно, связана с воровским миром. Вскоре выяснилось, что жилище этого элегантного, красноречивого, образованного, богатого и вхожего в лучшие дома холостяка превратилось в огромную шкатулку для коллекции драгоценностей, доставленных сюда из самых разных стран Европы, причем все они – без единого исключения – в один прекрасный день или прекрасную ночь исчезли из мест своего привычного обитания. Некоторые из них – отнюдь не самые заурядные! – стали проблемой для главы Сыскной полиции, воззвавшего к глубоким познаниям своего бывшего подозреваемого, Альдо Морозини, с которым он поддерживал теперь наилучшие отношения. И князь-антиквар действительно сумел опознать многие украшения, давно покинувшие футляры августейших особ или давних друзей. Однако все эти разыскания потребовали довольно напряженной работы мозга. В этом-то и была, вероятно, причина неожиданного провала в памяти.
Добравшись до места, Морозини расплатился с таксистом, добавив по обыкновению щедрые чаевые, и устремился в особняк своей двоюродной бабушки, маркизы де Сомьер, где он обычно останавливался, когда приезжал в Париж. Дом находился между дворцом и парком Монсо, куда выходили фасады внушительных зданий, построенных во времена Второй империи. Особняк предназначался для одной из прекрасных львиц, цариц парижской разгульной жизни, в которую влюбился дядюшка мадам де Сомьер. Он женился на этой женщине к ужасу семьи и на свое счастье, поскольку у нее было состояние, тогда как азартные игры и ставки на бегах совершенно его разорили. Но зато он был красавец-мужчина, и она прониклась к нему настоящей страстью. Изгнанная из хорошего общества пара жила в мире и довольстве – ей не хватало лишь ребенка, который освятил бы столь удачный союз. Поэтому баронесса де Фошроль, овдовев, сделала своей единственной наследницей юную Амели, племянницу мужа, которую случайно встретила на прогулке. Ну и скандал разразился в семействе! Однако Амели, уже бывшая замужем за маркизом де Сомьер, сочла это забавным: пожертвовав деньги благотворительным организациям, она с благословения своего супруга оставила за собой дом с окнами в парк, где и поселилась после свадьбы сына, которому предоставила в полное распоряжение фамильный особняк в предместье Сен-Жермен. С той поры она жила здесь, наслаждаясь полной свободой в обществе старых слуг и кузины, которая была гораздо моложе ее и служила ей компаньонкой, камеристкой, чтицей, конфиденткой, рабыней. Можно было бы даже сказать, что Мари-Анжелин дю План-Крепен отдала маркизе свою душу, если бы она не была столь благочестивой особой. Они много путешествовали, а в промежутках приятно проводили время в Париже, часто вмешиваясь – к величайшему своему удовольствию, но порой и в крайней тревоге – в бурные похождения князя-антиквара, что вносило в их существование изрядную толику перца.
