Валери Кинг - Неуловимая невеста
Он заверил ее, что она никогда бы не могла его оскорбить.
В Стэмфорде на четвертый день путешествия она решила поговорить с ним о том, что, по ее догадкам, могло беспокоить Эдварда и вызывать его отчужденность. Она намекнула, что, будучи очень богатой наследницей, безусловно могла бы содержать дом и вести подобающим образом хозяйство, если кто-то из окружающих ее джентльменов в этом сомневается.
Эдвард казался весьма озадаченным, долгую, тяжелую минуту он смотрел на нее, а затем ответил мягко: «Стало быть, у вас передо мной явное преимущество».
Сердце ее упало от этих слов, от смущения в его глазах, от его нежелания открыть ей свою душу.
Как будто пожалев об этих словах, весь отрезок пути до Элуолтона он разговаривал с ней, отчасти пытаясь вернуть ее доверие. Он даже попросил прощения за то, что причинил ей боль, поддавшись мелкому самолюбию, ведь она не виновата в неравенстве их положений.
Она смотрела в его серые глаза и чувствовала, что не может до конца поверить ему. Впервые она задумалась над тем, верно ли оценивает его. Это был не тот человек, обществом которого она так необыкновенно наслаждалась в первый и второй день их совместного путешествия. Это был человек, который, поцеловав ее так страстно возле Уэнтбриджа, решил, судя по всему, что совершил большую ошибку, ухаживая за ней. Но почему?
Остановки в Элконбери Хилле, Итоне и Бигглзуэйде лишь поддержали ее уверенность в том, что не все хорошо. На ее осторожные попытки вежливо, тщательно подбирая слова, спросить об этом, он отвечал самым учтивым образом, что она ошибается, и ничего не произошло.
Но она-то видела…
Больше всего она боялась, что он не хочет жениться на ней, потому что он беден, а она богата.
На пятый день в Стивенэйдже она порывалась еще раз поговорить с ним о его положении, но, вспомнив, какое огорчение причинила ей ее первая неудачная попытка, она не осмелилась заговорить.
Не смогла она заговорить об этом и в Хэтфилде. Правда, она несколько раз уже открывала рот, намереваясь решительно и откровенно сказать ему, что ее не беспокоит то, что он всего лишь бедный поэт, но всякий раз что-то в его поведении, либо наклон головы, либо неуловимое выражение глаз, заставляло ее сомкнуть губы.
К тому времени, когда они достигли Барнета, бывшего совсем близко к столице, она обдумала уже все возможные, самые хитроумные способы выведать у него, что же случилось, что нарушило страстную нежность, в которой он сам ей признался. Но она не могла ни решиться заговорить, ни догадаться сама, что же вызвало такую неблагоприятную перемену в ее дорогом поэте.
Чем ближе подъезжала карета к Хайгейтскому холму, тем сильней росла в ней решимость найти способ и заставить Эдварда открыть свои мысли и сердце. Она не могла знать, о чем он думает, но, предполагая худшее, а именно, что он собирается расстаться с ней, как только доставит ее в дом отца в Лондоне, она укреплялась в намерении действовать.
Но как трудно было найти слова!
Карета катила через Хайгейт. Она хотела заговорить, но сердце безумно забилось в груди. Она пыталась успокоиться, окидывая взглядом расположившуюся на вершине холма деревушку. Суматоха улицы, набитой перегонными фургонами и каретами, не уменьшала очарования Хай-стрит, застроенной домиками с аккуратными красными крышами и лавками, окруженными по-деревенски густой зеленью.
Она знала, что медлит сознательно, но страх услышать, что их поцелуи ничего для него не значили, был так велик, что во рту пересохло, и язык стал ватным.
Форейтор, наконец, вывез их за Хайгейт, и карета покатила под уклон. Лучи послеполуденного солнца заполнили карету светом и теплом, и Джулиан украдкой бросила взгляд на спокойный, задумчивый профиль Эдварда. Она не может больше медлить. Сильнее всего на свете ей хотелось убедить Эдварда, что он может довериться ей, о чем бы ни были его мысли и тревоги. Но она так боялась…
Что, если он ровно ничего не чувствует к ней, а его признание было результатом минутного настроения?
– Эдвард, – сказала она спокойно перед спуском к Айлингтону, упираясь ногами в стенку кареты. – Почему вы не смотрите на меня?
Он медленно повернулся, чтобы встретить ее взгляд, и она поняла, что настал час сказать правду. Она не была удивлена, прочитав огорчение в его серых глазах.
Она глубоко вздохнула, набираясь храбрости, чтобы заговорить, но он внезапно опередил ее:
– Ну, так и быть, Джулиан. Я так во многом виноват, что мне уже невозможно молчать. Вы были очень деликатны и не вынуждали меня к объяснениям, хотя имели все права потребовать их и узнать, почему я так холодно обращался с вами после того поцелуя возле Уэнтбриджа, но я чувствую, что должен сказать вам все. Только правда так неприятна… – он прервался, не в силах продолжать, но и не отводя глаз.
Она положила руку ему на рукав, поглаживая пальцем гладкую ткань его пальто.
– Эдвард, пожалуйста, скажите мне, что вас тревожит, – попросила она. – Мое сердце разрывается оттого, что вы не говорите со мной, что вы так недоверчивы последние три дня.
Он накрыл ее руку своей и крепко пожал.
– Я солгал вам, – сказал он наконец.
– Солгали? – спросила она, чувствуя, как кровь отхлынула от лица. – Я вас не понимаю. Когда? Что вы имеете в виду?
– Я уверен, что в тот самый момент, как я вас увидел, я безумно, страстно влюбился в вас, Джулиан. За всю свою жизнь я не испытывал такой необыкновенной радости. Возможно, это и объясняет, почему я не смог удержаться и украл вас у Карлтона. – Он помедлил, очевидно, борясь с самим собой. Через мгновение он продолжал: – Карлтон не знал, что вы ждете внизу, когда я поднялся сложить свои вещи. Я сказал ему, что получил известия от… от моей любимой тетушки, которая умирает и нуждается в моем присутствии. Понимаете, Карлтону необходимо было жениться на вас, жениться на богатой наследнице. Он увяз в долгах. Теперь вы не удивляетесь, что он сумел обогнать нас в дороге? Ничуть не сомневаюсь: едва узнав, что я увез вас, он немедленно снарядил погоню. В его характере так мало благородства, он бы заставил вас выйти за него любой ценой, даже если вы этого не хотите!
– О, как это ужасно! – воскликнула Джулиан, прижав ладонь к щеке, не в силах поверить в то, что он говорил.
– Я знаю, что заслужил ваши упреки…
– Нет, нет! – ответила она. – Вы спасли меня от чудовища! Зачем мне упрекать вас, когда моей первой обязанностью было бы сердечно вас благодарить.
Она взглянула на него, желая подкрепить свои слова улыбкой, но не смогла, совершенно убитая тем, что он ей открыл.
– Так вы хотите сказать, что все ужасные слухи о нем – правда? А все, что вы говорили, пытаясь обелить его в моих глазах, – неправда?
