Симона Вилар - Королева в придачу
– Это не он, Мэри.
У неё удивленно взметнулись брови.
– Не он?
Брэндону показалось, что он кидается в пропасть. Но на его стороне была ее привязанность к нему. Он делал ставку на это.
– Да, миледи. Ваш брат давно скучал за вами и давно вернул бы ко двору, если бы я не отговаривал его. Всего лишь интрига – но мне и тем, кто стоят за мной, было нужно, чтобы вы оставались в стороне от политических событий и не стали супругой эрцгерцога Карла. Во-вторых, его величество значительно увеличил сумму на ваше содержание, и если вы не получали его, то только потому, что это я дерзнул присвоить ее себе...
Он умолк. Его глаза смотрели чарующим голубым взглядом, почти невинным, только руки нервно теребили рукоять кинжала на поясе. Но мысль работала ясно. «Она не выдаст меня, – подсказывало ему что-то. – А о Вулси упоминать не стоит. Она не знает Вулси, и может выместить гнев на нем».
Мэри резко отвернулась, и он перевел дыхание. Ему было неловко глядеть ей в глаза. И зачем он только ей все открыл? Она бы и так сделала все, как он хочет. Но Брэндон сделал это сознательно. Он хотел оттолкнуть её от себя.
Принцесса долго молчала, и постепенно Чарльз заволновался. Не переусердствовал ли он? Эти Тюдоры так непредсказуемы.
– Ваше высочество... Мэри... Может, я хоть отчасти сгладил свою вину, когда спас вас?
Как он презирал себя за малодушие! Но у него не было выхода.
– Мэри?
– Да, сэр?
У неё был странный голос, и что-то насторожило в нем Брэндона. Эта мягкая прерывистая дрожь, приглушенность. Он решился подойти и взглянуть на неё.
Мэри плакала. Глаза были открытыми, тусклыми и медленные тяжелые слезы стекали по щекам. Так тихо плачут дети, когда их незаслуженно обижают.
В душе Брэндона вдруг рванулась и разорвалась жгучая боль.
– Мэри!
Он порывисто обнял, и привлек её к себе.
– Боже мой. Боже мой!
Впервые она плакала, когда узнала его, и рыдала от счастья, твердя, как же его ждала. Теперь плакала, потому что опять узнала... каков он есть.
– Чарльз, не надо, отпустите меня...
Она слабо пыталась высвободиться, но он удержал ее.
– Простите меня... Девочка моя, чудесная моя... Моя самая лучшая Мэри!
Он почти не понимал, что делает, когда стал осушать поцелуями её слезы, ласково гладил по волосам. Она перестала вырываться, застыла, и он сам не заметил, когда её губы приоткрылись, и его уста приникли к ним.
Сначала он целовал её нежно, так нежно... Потом поцелуй стал требовательным, настойчивым, оглушающим. Но он уже не мог контролировать себя. Это было сумасшествие. Он целовал её – а она позволяла ему это. И её губы смягчились, став гладкими и шелковистыми, как розовые лепестки, а потом он ощутил, как её руки обвились вокруг его шеи, скользили по плечам; Он едва не застонал, сходя с ума от её близости...
Задохнувшись, все ещё не разжимая объятий, Брэндон посмотрел в её запрокинутое лицо, блаженно закрытые глаза. Её губы стали кроваво-красными после поцелуя и такими манящими... Он вновь едва не поцеловал ее, когда вдруг опомнился.
– Ч-черт!
Он крепко сцепил зубы. В её взгляде светилась призывная нежность. Он отпрянул прочь, налетев на ствол дерева, прильнув к нему лицом, обхватив, словно опасаясь, что если отпустит эту опору, то вновь его бросит к ней.
Прошла мучительная долгая минута, прежде чем Чарльз смог овладеть собой, более уверенно взглянуть на принцессу.
Она улыбалась.
Его голос хрипло прозвучал в наступившей тишине:
– Простите меня, миледи...
– Я уже простила. Все простила.
Брэндон криво усмехнулся, цинично подумав: «Стоит поцеловать женщину, которой нравишься, – и все обиды в прошлом».
– Чарльз, вы любите меня?
Он сделал неопределенный жест, прищелкнул пальцем.
– Думаю, нам надо возвращаться, миледи. Наше отсутствие и так может вызвать кривотолки.
– И пусть!
Она тряхнула головой.
– Я хочу, чтобы о нас говорили! Но этого не хотел Брэндон.
– Миледи...
– Мне надо поговорить с вами, сэр! – сказала она властно и пошла прочь. Ему ничего не оставалось, как идти за ней на некотором расстоянии, ибо он почти боялся ее. А еще больше боялся себя.
Она резко обернулась к нему:
– Я хочу стать вашей женой, Брэндон!
Он вздрогнул. Сказал, как можно строже, но с оттенком иронии:
– Самой выбирать себе мужа – это неслыханно! Мэри Тюдор побледнела. Ей стало страшно, но она не сдавалась, стараясь говорить спокойно:
– С детства я, как и большинство титулованных особ, была обручена с другой титулованной особой. Я даже решила, что хочу этого брака, пока однажды не поняла, что панически боюсь дня моего замужества, боюсь уезжать в чужую страну, начинать жить среди незнакомых людей. Я понимала, что принцессе не подобает обсуждать избранный ей политический союз, понимала, что принцессы также мало могут решать свою судьбу, как охотничьи собаки или лошади. А потом... Когда моя помолвка с Карлом Кастильским оказалась на грани разрыва, я вдруг ощутила некоторую свободу, даже решила сама подумать о своей судьбе, представить, что меня ждет. Франциск Ангулемский? Но епископ Фишер сказал, что он уже женат. Людовик Французский или император Максимилиан уже старики, один из которых твердит, что скоро последует за женой, а второй, после того как трижды овдовел, дал слово более не вступать в брак. Пиренейские принцы? Германские герцоги? Итальянские правители? Я не хочу более об этом думать. Я знаю, что моя тетка Катерина Йоркская в свое время настояла на браке по любви и стала женой Вильяма Кортни, графа Девонского. Почему мой брат не мог бы выдать меня замуж в Англии?
Она говорила и нервно срывала листики с куста шиповника, бросая их себе под ноги. Она повернулась к Брэндону. Лицо его было холодным, словно бы отстраненным, но Мэри, сделав над собой усилие, продолжала:
– Я знаю, что пути Господни неисповедимы, и никому не дано постичь Его волю. Но нас учат – нет ничего, что небеса не даровали бы просящему, если тот верит и знает, как просить. И если Катерина Йоркская даже добилась расторжения помолвки с Хуаном Арагонским и вышла замуж за графа Девона, то и я смогу упросить Генриха, чтобы меня выдали замуж здесь, в Англии – за друга короля, сэра Чарльза Брэндона.
Она подошла к нему, и смело подняла на него свои чудесные глаза.
– Чарльз, вы согласны стать моим мужем?
Он улыбнулся, но, по сути, только растянул губы, словно забыл, как надо улыбаться по-настоящему. Брэндон ощущал тепло в груди, но сердце его мучительно сжималось – он знал, что судьба её уже предрешена.
– Странные вещи творятся в веселой Англии, если девицы начали сами предлагать мужчине руку и сердце.
Она была очень бледна, глаза казались почти черными.
