Джулия Энн Лонг - Скандальный поцелуй

Джорджина действительно слишком уж часто повторяла эти слова.

— Возможно, она находит меня интересным, — сухо заметил Майлс.

— Возможно, — согласилась Синтия с явным скептицизмом.

Майлс не мог не улыбнуться. Синтия же снова пошевелилась, и платье натянулось на ее груди, вызвав у Майлса знакомое напряжение в чреслах.

— Леди Джорджина очень мила, — добавила она таким тоном, словно в чем-то его обвиняла.

— Вряд ли ее можно за это винить, — быстро нашелся Майлс.

Его замечание показалось им обоим забавным, и они обменялись улыбками. Дымок ее сигары витал над ними как паутина, готовая опуститься.

«Уходи сейчас же, дурак», — сказал себе Майлс.

— Вы думали о том, что ваша брачная жизнь может оказаться крайне тоскливой, мисс Брайтли?

Она устремила на него долгий взгляд, затем отчетливо произнесла:

— Тоскливой, но богатой.

Майлс замер.

А затем его охватила ярость, возникшая ниоткуда и вместе с тем отовсюду.

Эта ярость заставила его пересечь комнату и опуститься на колени перед Синтией. Она уставилась на него широко распахнутыми голубыми глазами. А кончик сигары ярко тлел между ее пальцами точно третий обвиняющий глаз.

Майлс взял сигару из ее пальцев и швырнул в огонь. Казалось, они с равным изумлением наблюдали, как сигара зашипела и вспыхнула, исчезая в язычках пламени.

Воцарилось молчание. Майлс смотрел на огонь, чувствуя себя странно опустошенным. Поленья потрескивали и шипели, словно протестуя против своей судьбы, но постепенно за шумом пламени он стал различать дыхание Синтии.

Повернув голову, он обнаружил, что она смотрела не на огонь.

Она смотрела на него — с выражением, которое тут же исчезло, когда он повернулся. На ее лице и шее играли отблески пламени, грозившие поглотить ее как поленья в камине.

Словно со стороны, Майлс наблюдал за своей рукой, потянувшейся к Синтии и коснувшейся ее подбородка.

У нее перехватило дыхание, и у него тоже.

Но он был не в силах остановиться, а она не сделала ни малейшего движения, чтобы остановить его.

Двумя пальцами, медленно и нежно, он прошелся по изящной линии подбородка. Как бдительная дуэнья, он следил за собственными пальцами, скользившими по ее горлу, гладкому, как шелк, и пугающе уязвимому — бился пульс, проталкивая кровь по ее жилам и насыщая кожу теплом, согревавшим его пальцы. Казалось, каждая клеточка его тела ожила и встрепенулась, упиваясь этими ощущениями. Добравшись до ключицы, его пальцы нарисовали замысловатую фигуру у основания ее изящной шеи.

— Я не хочу вас, — прошептала она севшим голосом.

Но Майлсу, как истинному исследователю, требовались доказательства. Его пальцы скользнули чуть ниже, туда, где начиналась бледная возвышенность ее груди, и он снова ощутил лихорадочное биение ее сердца. Он помедлил, мстительно упиваясь этим биением, затем посмотрел на нее в упор.

Это было единственное предупреждение, которое она получила, прежде чем он запустил указательный палец в манящую ложбинку, видневшуюся в вырезе ее платья.

Синтия тихонько ахнула, откинув назад голову и сделав судорожный вдох.

— Я тоже не хочу вас, — прошептал в ответ Майлс; он тоже перешел на шепот, так как это вполне уместно, когда разговариваешь с девушкой в темноте, поглаживая ее.

Синтия невольно улыбнулась, как бы признавая их обоюдную ложь.

Когда Майлс наконец извлек свой палец из шелковистого ложа, его тотчас пронзило такое острое желание, что он содрогнулся всем телом. Но будучи человеком методичным, он повторил «путь» в обратном порядке — прошелся пальцами по ее груди, шее и подбородку.

И тут вдруг Синтия повернула голову, прижавшись щекой к его ладони. В тот же миг глаза ее медленно закрылись, и она тихо вздохнула.

Майлс погладил ее щеку большим пальцем. Боже, он не находил слов, чтобы описать свои ощущения.

Они оба творили нечто опасное и глупое, что не могло закончиться ничем хорошим. Возможно — приятным, но никак не хорошим.

А если это была игра, то слишком уж расчетливая. Майлс не любил такое качество в людях, ему не нравилось хитрить, добиваясь своей цели. Это напомнило ему об отце, вызвав чувство протеста, и он досадовал на Синтию, пробудившую в нем эту черту. Ему не нравилось, что его руки дрожали, наводя на мысль, что он был глуп и наивен, принимая то, что он испытывал к женщинам до сих пор, за желание. Теперь Майлс знал: это был всего лишь… аппетит, который он мог легко утолить.

Но его нынешнее чувство… оно было ему неподвластно.

Он опасался, что никогда не насытится, даже уступив ему.

К черту игры! Он привык действовать напрямую.

Майлс скользнул рукой к ее затылку и нащупал пальцами ряд крохотных пуговиц на спинке платья. Не успела она опомниться, как он расстегнул верхнюю.

Синтия напряглась. Он расстегнул вторую. «У нее есть голос, — напомнил он себе. — Она может воспользоваться им, если хочет, чтобы я остановился. Она в состоянии вскочить с дивана и в возмущении влепить мне пощечину».

Синтия не выказала ни малейшего протеста.

Тем не менее, он счел своим долгом предоставить ей эту возможность и помедлил, вопросительно глядя на нее.

Но она лишь чуть отвернулась. «Видимо, — предположил Майлс, — чтобы сделать вид, будто ей не предлагали выбор». При этой мысли его с новой силой захлестнуло вожделение. А его естество стало твердым… как топор, пришло ему в голову, хотя это сравнение вряд ли было поэтическим.

Он проворно расстегнул оставшиеся пуговицы, благо петли растянулись из-за застегивания и расстегивания в течение двух сезонов балов и вечеринок, что свидетельствовало о стесненных обстоятельствах Синтии Брайтли. Но Майлс даже не задумался об этом.

Он сгорал от нетерпения.

Наконец с застежкой было покончено, после чего лиф платья расслабился на ее груди. Синтия сглотнула и повернула к нему голову. Майлсу показалось, что он заметил выражение нерешительности на ее лице, освещенном неровными отблесками пламени. Чтобы не думать об этом, он зарылся лицом в изгиб ее шеи.

Завитки ее волос щекотали его щеку. Он вдохнул ее запах, сладкий и пряный. Наверное, ему следовало начать с поцелуя в губы, но он знал теперь, что может потерять над собой контроль, и мысль о том, чтобы снова испытать подобное потрясение, нервировала его.

Он удивил себя самого, лизнув ее шею.

Она вздрогнула и, следовательно, тоже удивилась.

Тем не менее, он вновь провел языком по жилке на ее шее. Синтия оставалась неестественно неподвижной и напряженной — как струна арфы.

Майлс немного растерялся. Может, она… шокирована или напугана?