Пепел на ветру - Мурашова Екатерина Вадимовна
Вечером я долго не могла заснуть. В Сатану и геенну я не поверила, но даже так истина все равно оставалась печальной:
Я – забытая игрушка Бога!
Глава 13,
в которой Камарич и Арабажин согласно решают, что они не могут доверить судьбу Люши Лиховцеву и Кантакузину
– Январев, вы пьяница, что ли?
– Да я, если хотите знать, вообще не пью…
– Уж это-то я успел заметить! – усмехнулся Камарич. – Напились свирепо едва ли не с порога. И было бы чем… Январев, не спите!
– Зачем вы называете меня партийной кличкой в светских салонах? Это неэтично.
– Январев, мы с вами не в салоне, а в извозчицком трактире. И то место, где мы были до этого, салоном можно назвать с большой натяжкой. Но если желаете, изобретите для себя салонную кличку, и я буду называть вас в соответствии… Хозяина, устраивающего кружок, если вы помните, зовут Адонис. Хотите, будете Аполлоном? Или Кипарисом?
– Пошли вы к черту, Камарич!
– Ешьте ваш кисель, Январев!
Приятели сидели в извозчицкой чайной в Брюсовском переулке. Перед ними на столе стояла пара чаю и тарелка с сомовиной. Январев с жадностью хлебал из тарелки гороховый кисель, заедая его теплым ситным хлебом на отрубях и запивая чаем. Горячая тяжелая пища благодарно заполняла желудок и вытягивала опьянение. Впрочем, тут же начинало клонить ко сну.
Камарич, морщась, отщипывал маленькие кусочки хлебного мякиша, сминал тонкими пальцами и отправлял в рот. Катал в ладонях каленое яйцо, но не лупил и не ел его. Прямо позади них, под аркой находился «каток»[6], вокруг которого толпились характерным образом горбящиеся мужчины – извозчики. Здесь для них за шестнадцать копеек было предоставлено все удовольствие – пять копеек чай, на гривенник снеди с «катка» до отвала и еще копейку отдать дворнику, чтобы напоил лошадь и приглядел ее у колоды во дворе.
– Эй, Аркадий Андреевич, так как вам показался этот Кантакузин? – спросил Камарич, прищелкнув пальцами у клюющего книзу картошистого носа приятеля. – Вы хоть сумели с ним поговорить?
– Сумел, отчего же, – медленно произнес Аркадий и так же медленно и аккуратно поднес ко рту ложку горохового киселя, промокнул усы куском ситника. – Щеки он дует отменно, а по какому поводу – я, честно сказать, и не понял. Другой из них, который докладчик, мне поинтереснее показался.
– А он и есть поинтереснее, – согласился Камарич. – Космист, визионер, последователь Владимира Соловьева. Кантакузину приходится родственником и старшим другом с детства. Может быть, водит последнего на веревочке… Что для нас важно…
– Лука, вы узнали что-то? Так говорите, не приплясывайте вокруг да около! У меня и так в глазах рябит…
– Пить надо меньше дурного вина! Или уж закусывать…
– Так там нечем было! Разве что Гретхен в камине испечь…
– Обидели бедного Аркашу дрянные декаденты, вы только подумайте! Напоили, а закусить не дали!
– Отвяжитесь, Камарич, с вашими подколками и говорите по существу!
– По существу вот что. Родовое имение Лиховцевых по соседству с Синими Ключами называется Пески и названию своему строго соответствует. То есть земли мало, и она решительно неплодородна. Леса давно проданы. Поместье заложено. Хозяин усадьбы не сидит сложа руки, занимается какими-то предприятиями то в Калуге, то в Москве, но не сказать чтоб удачно и хоть с какой-то прибылью. Мать Максимилиана Лиховцева Софья приходилась первой жене Осоргина родной сестрой. И, поскольку у Наталии с мужем детей не было, когда пожилой уже Осоргин остался вдовцом, они с мужем и сыном в Синих Ключах сделались просто завсегдатаями. Думаю, причина тому вполне понятна нам, понятна была и Осоргину. Зятя и невестку он равнодушно привечал, но при том, кажется, слегка презирал за прекраснодушную и пустоватую мечтательность. Ведь сам был по натуре собирателем, а не транжирой и авантюристом и хозяйствовал, в отличие от зятя, весьма удачно. Но наследников-то у него не было! Думаю, за годы, прошедшие после смерти сестры, милейшая Софья Александровна (кстати, она пишет и издает нравоучительные детские сказки и рассказы!) мысленно не раз по-своему расставляла мебель в Торбееве и Синих Ключах и торжественно селила туда своего Макса с тщательно подобранной супругой. А может, и сама переезжала в роскошный помещичий дом с башней-обсерваторией, с фонтаном посреди обширного цветника… Можно себе представить разочарование и злость Лиховцевых, когда на горизонте появилась цыганка и принялась рожать Осоргину детей!
– А уж когда он продал Торбеево, чтобы увешать возлюбленную золотом и самоцветами!.. – подхватил Аркадий.
– Вот именно! – блеснул глазами Камарич. История явно доставляла ему прямо-таки чувственное удовольствие. – Все это змеиное гнездо шипело и плевалось ядом, но ничего, абсолютно ничего не могло сделать! Разве что настроить против Осоргина других соседей… Это, кстати, было сделано в полной мере и возымело свое действие. Осоргин – дворянин хорошего рода, всю жизнь корректный и гостеприимный сосед, устроитель (вместе с первой женой) популярных праздников уездного масштаба – оказался со своей цыганкой, а потом и с дочерью практически в изоляции.
– А когда в Синих Ключах появился Александр…
– Появление в усадьбе Александра под опекой Осоргина оказалось, как я понимаю, прямо-таки ошеломляющей новостью для Лиховцевых. Скорее всего, его мать, зная о своей скорой кончине, не обратилась за помощью к кровной родне из каких-то своих историй отношений с ними. Ну и конечно, из соображений обеспечения будущего своего сына ее не могло не привлекать создавшееся в Синих Ключах (и предварительно расследованное ею) положение: богатый вдовец с психически ненормальной дочерью, не имеющий других наследников… Разумеется, смертельно больная женщина никак не могла предвидеть иезуитского хода старого Осоргина и его кульбита с завещанием.
– А что же Максимилиан Лиховцев?
– Они с Александром в детстве были знакомы. Макс старше всего на полтора года, но уж тогда в паре верховодил. Потом мальчики не общались, должно быть из-за каких-то распрей милых родственников. Заново сошлись уже в старших классах Поливановской гимназии. Максимилиан был приходящим учеником, а Александр жил при гимназии на правах пансионера, так как Осоргин не хотел оставить дочь и имение без присмотра. Макс уже тогда был яркой фигурой: редактор гимназического журнала, в котором печатал собственные провидческие стихи сплошь из заглавных букв и античных имен, вечно с идеями, в четвертом классе – дуэль из-за чести дамы (жена молодого учителя гимнастики), два раза его чуть не исключали. Ореол славы! Тут уж понятно, что в лице юного кузена Лиховцев обрел не только родственника, но и восторженного почитателя. Формировал его вкусы, пристрастия, круг чтения. Потом – университет. Оба учатся на историческом факультете. Макс уверенно специализируется на Ближнем Востоке и его взаимовлияниях с европейской культурой. Пишет в альманахах небезынтересные статьи под псевдонимом Арайя[7]. Александр же покуда тяготеет к Востоку Дальнему и даже островным культурам Тихого океана…
– Лука! У меня нет никакой возможности проверить ваши слова, но никак не оставляет ощущение, что вы все это, вот со всеми подробностями, прямо сейчас и сочиняете. Бог весть для чего, но не удивлюсь, если окажется, что просто так, для блезиру. Ведь не росли же вы с этими Лиховцевым и Кантакузиным в соседних квартирах!
– Арабажин (хотя мне, не обессудьте, Январев больше нравилось)! В отличие от вас я у пифагорейцев не напивался угрюмо в одно рыло, а помнил о деле и разговаривал с людьми. Неужели вы думаете, что милейшие девушки-декадентки не вызнали прежде и не собрали в узелок всей подноготной душки Максимилиана?! При том он так ловко ведет дело, что едва ли не каждая из них считает себя его единственной избранницей и конфиденткой. И это уж мое искусство – уговорить их поделиться со мной известными им сведениями.
