Сьюзен Зонтаг - Любовница вулкана
Красота возлюбленной Кавалера — скорее второго типа, наивная и царственная одновременно, — не нуждалась ни в завершенности, ни в полировке. Тем не менее с момента приезда девушка стала еще прекраснее (если такое возможно), ее красота цвела все пышнее, звенела чем-то чувственным, сочным, сверкала на солнце, так не похожем на английское. Возможно, раньше ей именно этого и не хватало — новой обстановки, нового восхищения и даже страданий (она плакала по Чарльзу, она по-настоящему любила его), невиданной прежде роскоши. Возможно, ей всегда следовало быть не скромным алмазиком, переданным на хранение осторожному, нервному дилетанту, обитателю лондонского предместья, чтобы разливать чай за его столом, — а драгоценностью, предметом гордости великого коллекционера.
* * *Что обычно делают с красотой? Восхищаются, расхваливают, по мере сил приукрашивают, выставляют напоказ — или прячут.
Можно ли, обладая чем-то в высшей степени прекрасным, удержаться от соблазна похвастаться? Наверное, можно, если вы боитесь зависти, боитесь, что кто-то может отнять ваше сокровище. Тот, кто украл из музея картину или средневековый манускрипт, естественно, будет их прятать. Но каким ущербным должен он при этом себя чувствовать. Ведь это так естественно — демонстрировать красоту, обрамлять ее, ставить на постамент — и в хоре восхищенных голосов слышать эхо собственного восхищения.
Вы улыбаетесь — да, она великолепна.
Великолепна? Она значительно, значительно больше, чем просто великолепна.
Что за красота без свиты, без хора, без шепота, вздохов, восторженного лепета?
И кто лучше Кавалера знает, что такое красота, в которую падаешь как в бездну. Я сражен, я убит. Я падаю, накрой меня своим ртом.
* * *Красоту нужно показывать. И обучить подавать себя в наилучшем виде.
Ее упоительные совершенства и его безоговорочное счастье не означают, что у него не появляется желания сделать ее еще лучше. Особняк Кавалера с утра до вечера забит учителями — пения, рисования, итальянского языка, игры на фортепьяно. Способная от природы, девушка вскоре свободно заговорила по-итальянски — лучше Кавалера, прожившего в Италии больше двадцати лет. Тогда он добавил к программе уроки французского, на котором сам изъяснялся очень хорошо, но с английской протяжностью. И этот язык она освоила быстро и говорила с меньшим акцентом — что свидетельствовало о превосходном слухе. Кавалер сам давал ей уроки родного языка — «прекрасная погода, не правда ли», — чтобы сделать ее выговор сносным, и неизменно бранил за детские ошибки в правописании.
Впрочем, с английским дело обстояло безнадежно. Сколько Кавалер ни бился, ее речь оставалась потоком проглоченных слогов и ребяческих восклицаний. Она хорошо усваивала лишь новые навыки, итальянский, французский, живопись, пение, рисование, — все то, чему никогда не училась раньше. Новая утонченность ложилась на основу исконной вульгарности, от которой невозможно было избавиться. Прыгнуть выше головы она не могла.
Она думала, что ее бросили. А ее передали другому человеку. Она быстро развивается. Вокруг знатные женщины ее возраста, одна утомленнее другой. А она не ходит, она летит. Она умна, и есть куда направить переполняющую энергию. Ей нужны еще уроки: она хочет, чтобы вся ее жизнь, все дни были заполнены. Восемь утра… девять утра… десять… и так далее, столько, сколько вмещает день. Кавалер озабочен: не устает ли она?
Девушка от души хохочет, потом прикрывает сочный рот ладошкой.
Устает!
Кавалер берет учителей по ботанике и геологии. Есть еще и учитель танцев. Она довольно сносно играет на фортепьяно. А поет, как ангел! Кастрат Априле, нанятый, чтобы трижды в день совершенствовать ее навыки, сказал, что никогда не встречал столь чудесного природного голоса. Кавалер не счел эти слова грубой лестью, это — истинная правда! Он обожал, занимаясь разбором утренней почты, слушать ее чудесные рулады. Если она не занята языками или музыкой, то глотает книгу за книгой из библиотеки Кавалера. Ей хочется доставить ему удовольствие, и это удается — она говорит, что ей нравятся Стерн и Вольтер.
Краснея от удовольствия, девушка поет на ассамблеях Кавалера, и чудный голос, возносясь над головами гостей, улетает к факелам на стенах, к лакеям в задней части комнаты. Ей очень хочется попасть на бал во дворце. Она везде сопровождает Кавалера, но при дворе принята быть не может. Впрочем, она часто встречает короля на улицах с его свитой al fresco[11] бездельников и попрошаек. Тот хватает ее за руки и целует пальчики. Ей улыбается сама королева. Все отпускают цветистые комплименты. Она сидит рядом с Кавалером в обитой шелком ложе в Сан-Карло.
Она именует себя миссис Харт.
Она больше не понимает, кто она, но знает, что движется вверх. Она видит, как сильно ее любит Кавалер. Она чувствует, что у нее есть способности. Знания влетают в голову, словно птицы, и поселяются там навсегда. Она пьет, громко смеется. У нее жаркая кровь. По ночам она согревает Кавалера, его худая голова ложится на ее пышную грудь, колени — между ее колен.
* * *Как многие легендарные красавицы, она не искала красоты в тех, кого любила. (У истинной красавицы всегда достанет красоты на двоих.) Самодовольная смазливость Чарльза ничего не могла добавить к ее любви, как не могло ничего отнять то, что Кавалер — старик со впалой грудью.
Она жадно нуждалась в одобрении Кавалера, вслух читала ему отрывки из руководства по самосовершенствованию для женщин, которое подарил Чарльз. Книга называлась «Победы над характером». Она знакома с автором, мистером Хейли, он друг Ромни. Мистер Хейли всегда поощрял меня. И у меня уже много побед над характером, — хвастается она Кавалеру. — Я стала очень разумная. Вот увидите. Милая моя деточка, — говорит Кавалер.
Как она смотрела на него! Не так, как Катерина, робко, прося внимания, ловя ответный призывный взгляд, — нет, игриво, страстно, сама притягивая взглядом.
Ее умение веселиться, неприхотливость, великолепное здоровье восхищали Кавалера. Он был сыт по горло женской хрупкостью, женскими жалобами.
Поэма мистера Хейли никогда не покидала своего места на столике у постели девушки. Главная героиня, Серена, была всегда спокойна, доброжелательна, послушна, неподвластна ни обидам, ни трудностям. Серена,[12] одним словом. Именно такой хотел видеть свою подругу Кавалер — не всегда, разумеется, иначе она лишилась бы шарма и соблазнительности, — но в тех случаях, когда его поступки шли вразрез с ее желаниями, огорчали ее. Она не должна была жаловаться, когда он — совершенно того не желая, конечно, — оставлял ее одну, вынужденный сопровождать короля на охоту или играть с ним на бильярде. В январе, когда охотничья похоть короля разгоралась с наибольшей силой, Кавалер взял девушку в Казерту, где так много страдала от одиночества Катерина. Это была проверка, и она прошла ее с честью. Когда он уезжал с королем, она посылала ему записочки: как прилежно учится, надеясь этим доставить ему удовольствие, как счастлива с ним. Он грезил о ее полных бедрах.
