Барбара Картленд - Глубинное течение
Домашние заботы слишком долго лежали целиком на ее плечах, и теперь она почти автоматически сразу же начала беспокоиться о своем новом доме как с финансовой, так и с бытовой точки зрения. Поэтому необъятность вставших вдруг перед нею задач пугала Фенелу, она не могла избавиться от мысли, что должна взять на себя все обязанности по дому. Она просто не привыкла полагаться на слуг.
Но больше всего ее мучило ощущение, что все происходящее — это сон. Неужели еще неделю назад они с Ником были совершенно незнакомы, а сегодня уже муж и жена?
Не раз в течение этого томительного вечера она ощупывала обручальное кольцо на пальце, словно желая убедиться, что оно еще здесь и все происходящее с восьми утра сего дня ей не приснилось.
— Не знаю как вы, молодые люди, — заявила после обеда леди Коулби, — но я отправляюсь спать. Годы уже не те, что поделаешь! Тем более, что я до сих пор еще не оправилась от шока, в который поверг меня ты, Ник, своей неожиданной новостью. Это чрезвычайно утомило меня.
— Прости, мама. Обещаю — больше такого не повторится.
Леди Коулби не уловила юмора в словах сына.
— Надеюсь, что да, — серьезно сказала она. — Одного раза для меня вполне достаточно, будь уверен. Нет, я ни в чем тебя не упрекаю, но так нельзя поступать с родной матерью.
— Знаю, мама, и очень сожалею. Единственное оправдание — обстоятельства нас заставили.
— Ладно, что сделано, то сделано, — коротко вздохнула леди Коулби. — Мне остается лишь гордиться, что я принадлежу к разряду тех матерей, которые не любят вечно ворчать и придираться по каждому поводу. Цени, как тебе повезло, мой дорогой мальчик!
Тоном, каким это было сказано, леди Коулби давала понять обоим, что они должны просто поздравить себя с такой замечательной матерью.
Фенела от всей души желала бы сказать в ответ что-нибудь столь же учтивое и исполненное благодарности, чего, несомненно, ожидала от нее свекровь. Но язык девушки буквально присох к гортани, и она стояла, как вкопанная, не в силах побороть страх и смущение.
Все трое поднялись по широкой лестнице наверх.
— Надеюсь, вам здесь будет удобно, — сказала леди Коулби, показывая Фенеле ее спальню. — Это одна из любимейших моих комнат. Если понадобится что-нибудь — позвоните.
Николас вошел в спальню вслед за Фенелой и прикрыл за собой дверь. Секунду они стояли молча, в замешательстве глядя друг на друга. Потом Ник сказал:
— Моя комната — смежная. Пожалуйста, не обижайся на это непрошеное вторжение, но иначе нельзя, от нас ждут вполне определенных поступков.
— Да-да, конечно.
Фенела ответила ему в крайнем смущении, задетая странной угрюмостью и даже грубостью его тона.
— Если хочешь запереться, ключ рядом, на столике.
И вновь Фенеле показалось, что тон его обиден для нее, и она, защищаясь, постаралась придать своему голосу такое же безразличное звучание, как и он.
— Благодарю, я тебе и так доверяю.
— Что ж, тогда — спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Последние слова она почти прошептала, но Ник, не дожидаясь ответа, уже повернулся, чтобы уходить. Он проковылял через комнату и ушел: дверь с резким стуком захлопнулась за его спиной.
Фенела раздевалась медленно, едва сознавая, что делает, так сильно она была погружена в собственные мысли и чувства.
Правильно ли она поступила, выйдя замуж за Николаса, — вот какой вопрос неотступно мучил ее. И главное, если уж она вышла за него, то как вести себя в дальнейшем?
«Мы с ним совершенно чужие друг другу люди», — думала Фенела.
Она легла в постель и, закутавшись в прохладные простыни, долго разглядывала закрытую дверь, разделявшую ее спальню со спальней супруга. Еще сегодня утром, когда она скоропалительно выскочила замуж, все представлялось в несколько ином свете, чем сейчас.
О, тогда она всей душой жаждала лишь одного, защиты и покровительства, этим и только этим были захвачены все ее мысли и чувства. Ей требовалась помощь, поддержка любой ценой. Она с самого начала была уверена, что Николас будет ей надежным другом, который встанет прочной стеной между нею и окружающим ее враждебным, пугающим миром.
Однако теперь ее уверенность, что Николаса легко можно будет использовать исключительно в этой роли, несколько поколебалась. Еще утром казалось, что Ник не обладает ни самостоятельностью личности, ни независимой волей, и нужда в нем диктовалась лишь ее собственными интересами — потребностью опереться на кого-нибудь.
Сейчас же она впервые увидела в Николасе довольно яркую натуру. Он тоже способен на сильные чувства, о чем красноречиво свидетельствует перемена в его тоне. Фенела призналась самой себе, что ее первоначальное впечатление о Нике было не совсем верным, и это открытие смущало ее и сбивало с толку.
«Ох, как же я одинока!» — мысленно твердила она.
И тут внезапные слезы градом покатились по ее щекам, и Фенела дала наконец выход до сих пор тщательно сдерживаемому отчаянию.
Медленно тянулись ночные часы, образ Николаса рисовался в мрачных и грозных красках, но когда при первых лучах утреннего солнца Фенела сбегала вниз по ступенькам к ожидавшему ее в автомобиле Нику, она сама же не могла без смеха вспоминать свои глупые ночные страхи.
Муж улыбался ей чисто мальчишеской улыбкой, и в ней, как и в приветственном взмахе руки, было что-то милое и надежное.
— Отлично! Ты единственная изо всех знакомых мне женщин оказалась способной полностью одеться всего за пятнадцать минут. А я-то настроился прождать не меньше получаса!
Фенела рассмеялась.
— Наверное, у всех твоих знакомых женщин была масса проблем со своей внешностью, — заявила она, — мне же никогда особо не требовалось прихорашиваться.
— Слушай, ты явно напрашиваешься на комплимент, — усмехнулся Николас, — поэтому я сделаю вид, что намека не понял.
— Ах, нет, вовсе не напрашиваюсь, — запротестовала Фенела. — Впрочем, если не хочешь — можешь не верить.
— Я всегда тебе верил и буду верить, — сказал Николас неожиданно очень серьезно, — потому что до сих пор не раз имел случай убедиться в твоей правдивости.
— Спасибо, — только и сказала на это Фенела.
В молчании они выехали на шоссе.
День стоял теплый, солнечный, ветерок подхватил челку Фенелы и откинул ей волосы со лба. Девушке показалось, что это дуновение словно смело прочь все прежде мучившие ее беды и тревоги, все что до сих пор постоянно расстраивало ее.
«И чего это, собственно говоря, я вечно беспокоюсь? — спросила она сама себя. — Николас позаботится обо всех нас, а уж Саймон пусть сам крутится, как знает».
