Жанна Лаваль - Месть венецианки
Мы поднимались все выше по холмам, пока не достигли резиденции султана — Топканы — этого бастиона безбожников, этого вражьего логова.
Здесь я вновь покидаю вас, ибо не смею далее пренебрегать своей службой. Обещаю, что продолжу сегодня же вечером.
Да хранит Вас Господь».
Пронзительные звуки фанфар возвестили о начале регаты. Десятки разноцветных, украшенных самым невероятным образом гондол тронулись с места. Гондольеры отталкивались от многочисленных соседних лодок, расчищая себе пространство для скорости. Их азартные крики раздавались над Большим каналом. По берегам толпились зрители. С восточной стороны вовсю кричали и размахивали шляпами Кастеллани, прозванные так в городе по названию старого замка дожей — Кастелло, а с западной не отставали от них Николотти, именовавшиеся так по названию церкви Сан-Николо дель Мендиколи.
Гондольеры заняли свои места на красных бархатных ковриках. Их костюмы, тщательно продуманные, заслуживали особого внимания. Пестрые габардины — короткие курточки — были расшиты особым узором и украшены яркими лентами. Небольшие шапочки украшались перьями, по которым можно было судить о нраве гондольера: маленькие — знак прыткого, стремительного и изворотливого; большие означали силу и напор.
Именно эти, последние, сейчас и устремились вперед. Так началась регата в день Фесты делла Сенсы, праздника «обручения с морем» — самого зрелищного из водных праздников Венеции. Это был праздник ее духа, ее вечной молодости.
На большой трибуне скопились патриции в длинных торжественных одеждах. Их костюмы поражали не столько богатством и роскошью, сколько обилием деталей — поверх бархатного жилета на них были надеты разнообразных цветов накидки, отделанные мехом куницы или бобра. Поверх накидок фигуры окутывали широкие плащи с золотой вышивкой. Плащи были искусно задрапированы на римский манер, их тяжелые складки спускались с левого плеча.
Когда гондолы скрылись из виду, восхищенные горожане увидели торжественный выезд дожа. Агустино Барбариго умел поражать послов всего мира величием Республики святого Марка. Но сегодня он, казалось, превзошел самого себя. Выезд Буцентавра — его огромной гондолы, обтянутой атласом и украшенной яркими восточными коврами, — был настоящим сказочным спектаклем. Его появление предваряли бесчисленные кораблики, перевитые цветами и гирляндами, с юношами и девушками на палубах. Повсюду слышалось пение десятков ангельских мальчишечьих голосов; воздух был напоен благовониями Востока и Индии, трепетали на ветру штандарты, богато расшитые золотом.
Обязательный элемент празднества — какой-нибудь удивительный механизм, установленный на корабле. На этот раз по Большому каналу вслед за Буцентавром двигалась огромная Вселенная, в открытой внутренности которой разыгрывалась аллегорическая пантомима из жизни божественных героев.
Когда эта пестрая и ликующая процессия достигла церкви Сан-Николо, дож Агустино Барбариго, окруженный толпой придворных, бросил в воду свой перстень, символизируя этим супружество Венеции с морем. В этот момент прогремел салют и, как по команде, на берегах зажглись сотни факелов.
Чезаре Борджиа разместился в большой лодке между графом Энрико Фоскари и молодым французским послом, впервые оказавшимся в Венеции. В Италии считалось почетным сидеть посередине, и Борджиа с удовольствием отметил, что даже в мелочах граф Энрико не забывает о том, кому он обязан своей нынешней властью в городе и своим влиянием. Они медленно двигались в самом центре процессии.
— Вы знаете, господа, этот город — самый великолепный из всех, что я видел! — Французский посол сиял от восторга. — Сегодня я был у алтаря капеллы Сан-Марко. Это самая красивая и богатая капелла в мире. Ума не приложу, как вашим мастерам удалось сотворить такое чудо.
— Вы, французы, тоже горазды на роскошь. — Синьор Энрико подмигнул Чезаре. — Только большей частью пользуетесь ею не для услады вкуса, а… для оплаты своего любимого и опасного ремесла.
— Что вы имеете в виду, граф? — усмехнулся посол. — Если это какой-то намек на политику, то сегодня я отказываюсь говорить об этом.
— Я имею в виду вашу страсть к войнам. Кто бы мог подумать, что бедный Неаполь так быстро уступит вашим мушкетам. Бравые французы скоро овладеют всей Италией.
— Я всего лишь посол, граф. Поэтому не пытайтесь уязвить меня. Франция не грабит свои земли, а покровительствует им, так что я не уверен, что наши солдаты в Неаполе — бедствие для города. Итальянцы должны быть счастливы такими хозяевами, иначе здесь были бы турки.
— Турки — ваши союзники, и вы просто поделили меж собой Адриатику, — сказал Чезаре. — Выбрав для себя Италию как легкую добычу, вы предложили туркам воевать с Испанией, а это уже совсем неблагодарное занятие.
— Вы оказались хитрее турок, — подхватил Энрико. — Турки и испанцы будут воевать вечно, а ваш Франциск станет процветать, наблюдая, как эти два чудовища поедают друг друга.
— Господа, господа! Даже если все это так, то почему именно сегодня? — взмолился посол.
В этот день он облачился в чрезвычайно живописное платье с мягкими формами, но сложный рисунок складок и разрезов утяжелял костюм, делая посла на вид крайне неуклюжим. Весь наряд посла говорил о подражании его всему итальянскому. Но это была не прихоть француза. Такой стиль ввел при дворе Франциск I, принуждая своих подданных одновременно и наслаждаться культурой южных соседей, и скрещивать с ними сабли.
— Я говорю об этом сегодня, посол, именно потому, что вы так восхищенно отзывались о капелле Сан-Марко.
Фоскари взглянул на Борджиа. Взгляд римского тирана был серьезен, но благосклонен. Тот как будто одобрял и поощрял начатый разговор, о котором они с Фоскари заранее условились.
— Я не понимаю вас, граф…
Неожиданно в лодку прыгнула маска с длинным носом. Человек что-то кричал, размахивал руками, а потом прыгнул в соседнюю гондолу. Его сменил веселый Арлекин с палкой в руках. Он догонял длинноногого, прыгая из одной лодки в другую. Французский посланник был в восторге от этой погони.
— Итак, господа, я не понимаю вас, — повторил посол.
— Вам понравились капелла и сокровища, которые хранятся в ней. Не так ли?
— Именно так. И что же?
— Не буду испытывать вашего терпения и скажу напрямик — мне необходима встреча с королем. С вашим королем, с Франциском.
Посол чуть не подпрыгнул от неожиданности.
— Вы с ума сошли. Идет война с Италией. Это невозможно. Если мой король и соблаговолит принять какого-нибудь венецианца, то им может быть только дож.
