Кара Эллиот - Согрешить с негодяем
— Это неуместно, — промямлила она.
— Да кто узнает, кроме нас двоих? — Лукас принялся еще энергичнее массировать ступню. — А вот так нравится?
— Божественно, — немного поколебавшись, ответила она. — Хотя признаваться в этом не хочется.
— А почему бы нет? Нет никакого греха в том, чтобы в кои-то веки позволить себе немного удовольствия.
— Другого я от вас и не ожидала. — Ей хотелось, чтобы голос звучал отчужденно, но уголки губ все равно тронула улыбка. — В конце концов, вы у нас знаток по греховной части.
Лукас погладил тонкую ткань чулка.
— Знаток, — согласился он и тихо засмеялся. Она еще раз попыталась высвободиться.
— Не дергайся, Кьяра, — остановил он ее, а потом пощекотал пальцы. — Почему бы тебе просто не растянуться на спине и не получить маленькое удовольствие?
— По-моему это чересчур экстравагантно, — прошептала она.
— И безнравственно, — подтвердил Лукас. — Но разве тебе не хочется побыть немного безнравственной?
Нет! Да! Нет!
Кьяра не могла выдавить пи слова.
— Я, например, не испытываю угрызений совести, потакая какой-нибудь безнравственности.
Распутник!
Треск рвущегося шелка заставил ее подскочить.
— Хэдли! — ахнула она. Лукас в это время стянул порванные чулки до лодыжек. Прикосновение ночного воздуха к обнаженной коже вдруг показалось ей шокирующе интимным.
Еще больший шок она испытала, когда Лукас провел языком по пальцам ее ног.
— О, это… так порочно, — запротестовала Кьяра, но почему-то не оттолкнула Лукаса.
— Ммм, да. — Он легонько куснул ее. — Но я ведь негодяй, забыла?
Разве такое можно забыть?
— А негодяй желает целовать даму во все интимные уголки и местечки.
Господи, кажется, он сосет ее большой палец. Влажное тепло от прикосновения его губ вызвало у нее желание, и она выпалила:
— И в грот Венеры тоже?
Лукас поднял голову. Фонарь высветил улыбку на его лице.
— О, леди Шеффилд, да вы, оказывается, увлекаетесь эротической литературой.
— Н-нет! — начала оправдываться Кьяра.
— Нет? — Он вскинул брови. — Сомневаюсь, что такой термин можно найти в научной литературе.
— Ну, если хотите, я… я услышала его от дам в парке, которые обсуждали ваши сексуальные подвиги, — призналась Кьяра.
— Как по-вашему, им понравилось? — спросил Лукас.
— Очень. — Кьяра немного поколебалась, а потом добавила: — Впрочем, я не поняла, что они имели в виду.
— Поцелуй в «полянку».
— В «полянку»? — переспросила она.
— Ну да. Одно из названий женских гениталий, которое мне нравится. «Грот Венеры» звучит слишком пафосно, вы не находите? А скажешь «полянка», сразу вспомнишь лето, аромат цветов, трав, вкус ягод.
Кьяра заерзала, сбитая с толку и одновременно заинтригованная.
— А что, есть еще какие-нибудь… названия?
— Муфта, мохнатка, щелка, борозда, карамелька, миска с медом, пипка, — не торопясь, принялся перечислять Лукас.
Ей казалось, что запретные словечки маслом растекаются по ее коже.
— Их, конечно, существует множество, но сама суть всегда понятна.
— Да, — подтвердила Кьяра, стараясь унять дрожь в ногах. — Очень выразительно.
— Видите, как много можно узнать за пределами библиотеки или лаборатории, — сказал Лукас. — А что до порочного поцелуя… — Он сам прервал себя, проведя кончиком языка вдоль ее ступни. — Наверное, вам нужно как-то помочь оживить воображение.
Пока он ласково гладил ее по лодыжке, а потом и по икре, ей в голову не могли прийти какие-нибудь эротические фантазии. Даже в самых сокровенных мечтах Кьяра не могла представить себе мужчину и женщину… вместе.
Ох, это было бы уж совсем за гранью.
А теперь… А теперь Кьяра вдруг поняла, что ступня не единственная часть ее тела, которая стала влажной.
Она крепко свела бедра вместе, чтобы остановить его.
— Этого более чем достаточно, — сказала Кьяра.
Его рука застыла на ее колене.
Фонарь качнулся, его лицо ушло в тень. И оттуда, из тени прозвучал его голос:
— Достаточно так достаточно. — Откинувшись на спинку, Лукас натянул ей чулки и надел башмак.
Атлас холодил ногу после его прикосновений.
Кьяра выпрямилась, как только карета остановилась. Радуясь, что в полумраке он не видит, как она покраснела, Кьяра расправила юбки.
— Вот наш вечер и подошел к концу. Желаю вам доброй ночи, лорд Хэдли.
— Спокойной ночи, леди Шеффилд. — И пока кучер обходил карету, чтобы открыть перед ней дверцу, Лукас добавил: — Надеюсь, что те очаровательные духовные песнопения, которых вы сегодня вдоволь наслушались, навеют вам добродетельные сны.
На следующее утро Лукас встал намного раньше, чем обычно, и тут же распорядился, чтобы подали горячей воды для бритья.
— Прошу прощения, сэр, — обратился к нему камердинер, поставив на умывальник тазик с водой и разложив бритву. — Желаете еще чего-нибудь?
— Хм? — В какой-то момент Лукас вдруг сообразил, что напевает фразу из «Мессии» Генделя. — Нет-нет, это все, Хэмфри. Передайте повару, что я сейчас спущусь к завтраку. Оденусь сам.
В ответ повисла долгая мучительная пауза. Со щекой наполовину в мыльной пене Лукас повернулся от зеркала.
— Что-то не так, Хэмфри?
— Помимо жутчайшего состояния вашего гардероба, сэр? — Камердинер скрестил руки на груди. — Может, вы предпочитаете, чтобы я подал прошение об увольнении? Складывается впечатление, что вы недовольны моей службой.
— Вы все еще причитаете по поводу перепачканных рукавов?
— Ваш лучший сюртук больше никогда не будет выглядеть так, как должно. А светло-серые брюки… — Хэмфри пожал плечами. — Они просто превратились в тряпье.
— Закажите другую пару. — Лукас отер лицо. — Черт, закажите полдюжины, если от этого ваша физиономия повеселеет.
— Моя физиономия здесь ни при чем. Одежда — дело серьезное, милорд. Осмелюсь заметить, что пока никто не критиковал ваш стиль в одежде.
— Критиковали только ее отсутствие на мне, — заметил он.
Хэмфри фыркнул.
Перейдя в гардеробную, Лукас выбрал темно-синюю куртку, темно-желтые бриджи и самые удобные сапоги.
— Им требуется починка, сэр, — заявил Хэмфри, с ужасом глядя на разношенные сапоги.
— Не волнуйтесь. Мне сегодня придется помесить навоз на «Таттерсоллз», — успокоил его Лукас. Он молча обмахнул сапоги. — Скажите, когда я был маленьким, у меня был пони?
— Да, милорд. Сэр Генри подарил его на день рождения, когда вам исполнилось семь лет.
— Я так и думал. — Он повязал галстук. — У каждого мальчика должен быть пони.
