Джоанна Линдсей - Принцесса
Штефан же увидел следующее: пушистые ресницы, обрамляющие светло-зеленые, сияющие, большие глаза, четкие дуги черных, как и волосы, бровей, гладкий, без единой морщинки, лоб, матовую, нежно-розовую кожу лица. Более того, он увидел благородство в чертах, силу воли и непреклонность в линии подбородка, чувственность в изгибе полных губ, изящную породистую форму носа. Перед ним было такое прекрасное лицо, которое может описать только поэт в самых романтических выражениях. Но ему не понравилось в этом лице все.
Таня следила за его взглядом и прочла в нем крайнюю неприязнь. Это поразило ее, и она не поняла, что произошло. Этот человек, как он сам сказал, хотел ее вчера сотни раз, а она тогда была в самом неприглядном виде. А теперь она совсем не нравится ему? Он уже не хочет ее? Если бы она знала, что произойдет, то умылась бы раньше.
Штефан, отпрянув от Тани, заявил вдруг язвительно:
— Я понял, Таня. Действительно, открой ты свое лицо, мужчины бы стояли в очереди. Где уж тут управиться? Разве обслуживать по двое за раз. Не так ли?
Ну это уже просто наглость — говорить подобные мерзости! Развязался язык не в меру. Таня просто не знала, то ли ей заплакать от обиды, то ли дать ему по физиономии… Но она забыла, как надо плакать.
Звук пощечины получился громким и убедительным. Она даже закусила губу от боли в своей ладони — таким сильным получился удар. Щека Штефана сперва побелела, а потом на ней проступил ярко-красный след, под которым даже шрамы стали незаметны.
Таня почувствовала себя полностью отомщенной. Теперь ей все равно. — , пусть берет хоть палку, хоть ремень, он свое получил.
Но ничего этого Штефан не сделал, просто поднял удивленно брови и, снова взяв ее за подбородок, спросил:
— Я полагаю, это означает «нет»? Таня чуть было не ударила его еще раз, но он покачал головой.
— Ах, Таня, не надо. Одну пощечину я, возможно, заслужил, но вторую уже не приму. Поэтому веди себя…
— Тогда проваливай отсюда к черту, потому что меня уже просто воротит от тебя и всех твоих мерзостей!
Она повернулась к нему спиной. Штефан постоял молча, потом она услышала его торопливые шаги. Как бы ей хотелось броситься прочь отсюда! Но есть еще трое, которые не дадут ей с места двинуться. Так что все ее мечты напрасны.
Прошло немного времени, прежде чем Лазарь приблизился к ней. Вопрос его был для нее совершенно неожиданным:
— Осмелюсь спросить, принцесса, вот это съедобно?
Таня взглянула на ветку, которую тот держал в руках, — дикие ягоды. Если бы она сама не была голодна, то сказала бы ему, что это несъедобно, а потом сидела бы в сторонке и наблюдала, как они мучаются от голода. Но Таня просто выхватила ветку и быстро набила рот сочными ягодами. Это и послужило ответом на вопрос, ей вообще расхотелось разговаривать.
Но проклятые ягоды не глотались. У нее в горле стоял какой-то ком и мешал ей есть. Такое с ней бывало только в детстве. И Таня поняла, что вовсе не разучилась плакать.
Она не издала ни звука, а слезы просто полились сами собой из глаз. Увидев это, Лазарь побледнел, но Таня ничего уже не замечала. Она не обратила внимания, что тот куда-то убежал, только услыхала сердитые голоса в отдалении. Они там ссорятся… Да пусть бы поубивали друг друга!
Вдруг кто-то крепко обнял ее сзади, повернул к себе и прижал к своей груди, пытаясь успокоить. Ей подумалось, что это Лазарь. Она даже не взглянула, чтобы убедиться в этом, настолько все ей было безразлично. Неожиданное, никогда ранее никем не проявленное к ней сочувствие подействовало на Таню так, что она вдруг зарыдала во весь голос. И ей не было стыдно, что она, научившая себя сдерживаться всегда и везде, плачет навзрыд при чужих людях. Наоборот, это вдруг оказалось легче сделать, чем держать ноющую боль и обиду в себе. Но она только не понимала, что сильнее задело ее — слова Штефана или то, что она ему стала безразлична.
Сквозь плач она едва различала слова, которые ее утешитель говорил ей, даже голос не узнавала, а когда вдруг сообразила, чей он, вздрогнула и попыталась вырваться из объятий, что было совсем не просто. Он не отпускал ее, значит, придется выслушивать утешения от самого главного своего обидчика! Неужели ему есть что сказать?
— Прости, Таня! Извини, умоляю! Я иногда веду себя ужасно, словно в меня дьявол вселяется. Меня так и называют — дьявол. Но я предупреждал тебя об этом, правда? И потом, когда я бываю удивлен, крайне удивлен, я не могу.
— Удивлен? Разочарован, правильнее сказать, — всхлипывая, заметила Таня.
— Нет, именно удивлен. Меня трудно чем-нибудь удивить. В моей жизни нет места сюрпризам. Я не умею правильно воспринимать их.
— У тебя вообще весьма своеобразное отношение к чему бы то ни было, Штефан! Ты не находишь?
Это было не самое умное замечание, которое следовало изречь в данный момент, как раз когда он проявил к ней сочувствие и попросил прощения. Но Таня сказала то, что знала и с чем уже неоднократно успела столкнуться. Правда, теперь было непохоже, что он собирается целовать ее… «А жаль!» — мелькнуло в голове у девушки.
Они постояли молча, и Таня не ждала от него ответа на свой вопрос. Но Штефан вдруг сказал:
— Но, кажется, ты справляешься со мной в таком состоянии очень хорошо. Правда?
Ну что ты будешь делать? Опять она густо залилась краской. И спрятаться некуда — только снова уткнуться в его грудь…
— Только в момент перемирия" — сказала она кротко.
Штефан погладил ее по волосам.
— Я не собираюсь с тобой ссориться, — сказал он, — и не хотел тебя обидеть, поверь. Я понимаю, даже опытные взрослые женщины приходят в ужас от моей вспыльчивости и не всегда сразу.., ну, в общем, ясно что На невинную девушку я могу произвести впечатление монстра. А ты не воспринимаешь меня ни так, ни этак.
Тане такое объяснение не очень понравилось, но он прямо сказал, что думает, и она не собиралась препираться с ним.
— Некоторые невинные девушки вели бы себя так же, как я, — заметила она сухо, — но не мне, пожалуй, судить об этом. Не так ли?
Штефан тяжело вздохнул.
— Я снова рассердил тебя, — сказал он. Ее вопрос был оставлен без ответа.
— Отпусти меня, Штефан. Я уже успокоилась, разве ты не видишь?
И тут Таня увидела, что он улыбается. Смотрит на нее и улыбается своей широкой, обезоруживающей улыбкой, которая, по всему видно, означала примирение. Но Таня терпеть не может его улыбку. У нее слишком сильно начинает биться сердце, когда она видит ее. Невозможно отвести взгляд от его чувственных губ, в ней оживают сладостные ощущения, которые он разбудил в ее душе недавно . Боже милостивый, он становится совсем другим, таким близким, когда улыбается…
