Филиппа Грегори - Белая королева
Разумеется, я ничего не могла написать ему, ничем не могла успокоить. Сведения о моем муже не подлежали разглашению. Теперь Эдуард пребывал в плену, в точности как и бедняга Генрих. Господи, как так вообще получилось? Как у нас в стране могли свершиться подобные вещи? Уорик по-прежнему держал Эдуарда в Мидлхам-Касле, продолжая убеждать лордов, что необходимо признать незаконность претензий Эдуарда на трон и заявить, что он никогда по-настоящему королем не был. И действительно, нашлись такие, кто выразил мнение, что Эдуарду надо отречься от престола, уступив место брату, в противном случае — взойти на эшафот. Они были уверены, что Уорик так или иначе получит либо корону, либо голову Эдуарда. А некоторые и вовсе утверждали: не сегодня-завтра мы узнаем, что Эдуард свергнут и бежал в Бургундию, а может, он уже мертв. Мне приходилось выслушивать все эти жуткие сплетни, не имея никаких вестей от мужа, и гадать, стану ли я вдовой до конца месяца, уже и без того потеряв отца и брата. Ну как можно все это вынести?
Моя мать приехала ко мне к концу второй недели, когда мое нервное напряжение вылилось в непрекращающуюся бессонницу. Она прибыла в Лондон из Графтона, из нашего старого дома; глаза ее были сухими, но сама она как-то согнулась, будто ее ранили в живот и она страдает от невыносимой боли. Стоило мне увидеть мать, и я поняла: мне не придется говорить ей, что она стала вдовой, — ей и самой это было известно. Она потеряла самую большую любовь своей жизни; пальцы ее все стискивали узел на кушаке платья — казалось, она и впрямь пытается зажать нанесенную ей в живот смертельную рану. Мать понимала, что ее муж и сын отошли в мир иной, но никто так и не сообщил ей, как они погибли и почему. Мне пришлось увести ее в свою комнату, закрыть дверь, чтобы не вбежали дети, и подыскать такие слова, которыми можно было бы описать смерть ее мужа и сына. Позорную смерть от руки предателя, постигшую хороших и честных людей.
— Мне так жаль, мама, — заключила я, опускаясь у ее ног на колени и крепко стискивая ей руки. — Мне безумно жаль их обоих. Но обещаю: Уорик поплатится за это собственной кровью! И Георг от меня живым не уйдет!
Мать покачала головой. Подняв глаза, я заметила у нее на лице морщины, которых, клянусь, прежде не было. От нее больше не исходило свойственное ей ранее сияние довольной жизнью женщины, и радость исчезла из ее взгляда, оставив на лице лишь усталые морщины.
— Нет, не надо, — тихо произнесла мать и умолкла. Потом погладила мои косы и продолжила: — Тихо, детка, не плачь. Твой отец не хотел бы, чтобы ты так по нему горевала. Он очень хорошо представлял, что такое риск, ведь это было далеко не первое его сражение. На все воля Божия. Вот, смотри. — Мать вытащила из-за корсажа исписанный от руки листок. — Это последнее письмо отца. В нем он просит передать тебе свое благословение и любовь. Отец писал это, когда ему пообещали свободу. Но думаю, он уже знал правду.
Почерк у моего отца был четкий и решительный, как и его речь. Я читала и просто поверить не могла, что никогда больше не увижу и не услышу его.
— А Джон… — Голос у матери сорвался. — Мой Джон… Какая огромная потеря — и не только для меня! Ведь у него вся жизнь была впереди… — Мать опять помолчала. — Понимаешь, когда твой ребенок вырастает и становится мужчиной, тебе начинает казаться, что все опасности позади, что сердце твое больше не будет разрываться от постоянного страха за него. Ведь уже пережиты все детские болезни, миновала даже черная смерть, унесшая стольких соседских детей; твой мальчик жив и здоров, и ты думаешь, что теперь ему ничто не грозит. И каждый год все больше отделяет тебя от множества тех опасностей, что могли подстерегать его в детстве. Ты ждешь, что скоро твой мальчик станет мужчиной. Я растила Джона, как и всех своих детей, задыхаясь от радостной надежды. А помнишь, как мы женили его на этой старухе ради ее титула и состояния и смеялись, уверенные, что он ее переживет? Ах, какой замечательной шуткой нам это казалось — такой молодой муж и жена-старуха! Мы хохотали, подтрунивая над ее возрастом, и были уверены, что она куда ближе к могиле, чем он. И вот теперь ей суждено увидеть, как в землю опустят гроб с его телом, а она сохранит и свою жизнь, и свое богатство. Как такое возможно? — Мать глубоко вздохнула, и мне показалось, что она сейчас лишится чувств. — И все же мне следовало бы знать заранее. Да, именно мне из всех людей на свете следовало бы все знать заранее! Ведь я обладаю даром предвидения, я должна была это почувствовать, но, увы, некоторые вещи настолько мрачны, что предсказать их невозможно. Сейчас вновь настали тяжелые времена, Англия погрузилась в печаль, и ни одной матери нельзя гарантировать, что ей не придется хоронить своих сыновей. Когда войной охвачена вся страна, когда родич идет против родича, брат против брата, всем сыновьям грозит опасность.
— Ничего, мать Эдуарда и Георга, герцогиня Сесилия, тоже познает эту боль! — яростно воскликнула я. — Ту боль, которую сейчас испытываешь ты! Она поймет, что значит потерять любимого сына, поскольку ее Георгу не жить! Клянусь тебе! Она увидит, как он умрет смертью лжеца, перебежчика и предателя. Ты лишилась сына, но та же участь ждет и ее, даю тебе слово!
— Но если следовать этому правилу, та же участь ждет и тебя, — предупредила меня мать. — Тогда будет все больше и больше смертей, все больше и больше междоусобиц, безотцовщины, вдов, которые еще и женами толком стать не успели. Неужели и ты хочешь в будущем оплакивать своего сгинувшего сына, подобно мне?
— Разногласия по этому вопросу мы с тобой уладим после гибели Георга, — упрямо заявила я. — Уорик и Георг должны быть наказаны, с этого дня они уже покойники! Клянусь, мама, с этой минуты они могут считать, что уже мертвецы. — Я встала и подошла к столу. — Я оторву уголок от отцовского письма и собственной кровью напишу на нем их смертный приговор.
— Ты неправа, — тихо возразила мать, но позволила мне отрезать уголок от письма.
Тут кто-то постучал в дверь.
Я поспешно вытирала лицо, залитое слезами, не разрешая матери крикнуть: «Войдите!» — как вдруг дверь распахнулась без всяких церемоний, и Эдуард, мой дорогой Эдуард вбежал в комнату с таким видом, словно весь день провел на охоте и решил сделать мне маленький сюрприз, вернувшись пораньше!
— Боже мой! Это ты! Эдуард, это действительно ты?
— Это я, — подтвердил он. — Приветствую и вас, госпожа моя, милая моя теща Жакетта!
Я бросилась мужу на шею, и он крепко меня обнял. Я вдыхала знакомый запах, чувствовала прежнюю силу его груди и плеч, и при каждом прикосновении к нему рыдания так и рвались из моей груди.
