Элизабет Мотш - Правосудие в Миранже
Жаспар на мгновение представил ее с аптекарем и тут же возненавидел его. Сам он был счастлив со своей женой, но она умерла при родах, и ребенок так и не увидел свет. Он остался один. А сейчас он мог бы начать новую жизнь, мог бы жениться на Анне прямо здесь, в Миранже…
Стараясь не попасться на глаза веселящимся и уже в стельку пьяным хозяевам постоялого двора и их гостям, Жаспар спустился в погреб и пошел уже знакомым подземным ходом. В аптечной лаборатории ничего не изменилось: горшки и склянки стояли все в том же беспорядке, ступка по-прежнему хранила секрет своего снадобья, стол с неровной столешницей возвышался на своем месте посередине комнаты…
Может быть, она будет недовольна его приходом, а может, удивится или обрадуется. Сам он чувствовал себя на седьмом небе от счастья, приближаясь к ее спальне, дверь которой была приоткрыта…
До него донеслись тихие голоса. Как, иезуит здесь? В это время? Несомненно, это он. Его голос Жаспар Данвер узнал бы из тысяч других. Судья заглянул в щель.
И увидел.
Караш д’Отан сидел на кровати рядом с Анной.
Оба были совершенно голые и о чем-то вполголоса беседовали при свете свечи.
Они разговаривали с умиротворением, которое наступает только после счастливых минут любви.
Они занимались любовью.
Жаспар хорошо слышал их голоса, но не разбирал отдельных слов. Легкий, воздушный голосок Анны походил на щебет лесной пичуги. Низкий, сочный голос Караша звучал успокоительно и серьезно. Временами они сплетались воедино, образуя удивительный дуэт.
Неужели они намерены болтать до скончания века?
Судья вошел в скудно освещенную комнату, ковер на полу приглушил его шаги.
Бенедикт Караш д’Отан увидел Жаспара первым.
Его молчание заставило Анну осечься на полуслове. Она подняла голову, вздрогнула и торопливо прикрылась ночной рубашкой.
— Что случилось? — спросила вдова, обращаясь к Данверу.
Он не отвечал, и она, потянув его за рукав камзола, заставила сесть на кровать рядом с собой. Жаспар не сопротивлялся.
Постепенно напряженность стала спадать.
— Что случилось? — переспросил Жаспар, не поднимая глаз от пола. — Не знаю…
Бенедикт выглядел скорее счастливым, чем раздосадованным.
— Мне было страшно, — прошептала Анна, комкая рубашку на груди.
Жаспар отвернулся.
— Не сердитесь, — заговорил Бенедикт. — Вы прекрасно знаете, что у меня были совсем другие намерения… Признаюсь: как и вы, я с первого же дня был очарован Анной. Но я не собирался… Увы, не все получается так, как бы того хотелось. Все так перепуталось…
Жаспар чувствовал себя полностью опустошенным.
— А тут еще очарование этой ночи, — продолжал Бенедикт. — Мы уже забыли, что бывают такие. Наверное, такая ночь будет накануне конца света…
Пламя свечи дрогнуло и заметалось из стороны в сторону. Анна не сводила с него глаз.
— Вы же давали обет целомудрия, — пробормотал Жаспар.
— Это одно из условий вступления в орден, — священник, казалось, вовсе не испытывал угрызений совести.
Анна мягко произнесла:
— Он проводил в последний путь Абеля и благословил его. Господь простит ему плотское прегрешение.
— Вы все же верите в грех? — спросил Жаспар чуть живее, чем ему хотелось.
— Да.
— А в дьявола? Вы верите в дьявола?
— Это сложный вопрос. Учитывая наше нынешнее положение, я вам отвечу совершенно искренне — нет. Конечно, это может показаться удивительным. Я священник и единственный человек в этом городе, который не верит в дьявола. Мои убеждения сложились уже давно. Дьявол — это мрачная выдумка человека. Иисус Христос — совсем другое дело.
Анна замерла с открытым ртом.
— А… в Бога? — спросил Жаспар.
— В Бога я верю. Большую часть времени, — кивнул иезуит.
На лицах собеседников застыло выражение удивления и непонимания.
— Я выбрал служение Христу. На мой взгляд, католицизм сегодня наиболее близок к его учению. Я не утверждаю, что он полностью соответствует ему, я говорю лишь, что другие религиозные течения отошли от него еще дальше. Как бы там ни было, Иисус Христос учил, что истинная религия — это любовь.
Жаспар хотел было возразить, что Иисус не проповедовал плотскую любовь, но вдруг почувствовал себя каким-то приземленным и агрессивным, этаким неотесанным деревенщиной. Он потерянно переводил взгляд с вдовы на священника, со священника на вдову. Чувство ревности приводило его в замешательство, физически истощало. Ему хотелось вытянуться на постели, прямо между ними… Но он выдавил:
— Я пойду спать.
Бенедикт улыбнулся ему.
— Вы правы. Нам всем нужно как следует выспаться.
Он решительно встал с постели и потянулся за одеждой. Сам того не желая, Жаспар покосился на его стройное мускулистое тело. В полной тишине иезуит натянул льняное белье, облачился в белую шерстяную сутану, подпоясался веревкой и, надев на шею крест, накинул плащ, капюшон которого сразу же опустил на лицо. Данвер молча следил за метаморфозой.
Анна не удерживала ни одного, ни другого.
Выходя из комнаты, они, как по команде, обернулись. Анна робкими, чуть неловкими движениями поправляла на себе ночную рубашку и оттого выглядела, как невинная юная девушка. Бенедикт послал ей воздушный поцелуй. Жаспар на прощанье слабо улыбнулся.
Лаборатория казалась более мрачной, чем обычно. Проходя мимо лабораторного стола, Жаспар с досадой пнул его ногой.
По подземелью он брел вслепую, безошибочно находя дорогу, словно животное, ведомое на поверхность инстинктом. Нащупав крышку люка, он с силой толкнул его…
Жаспара встретила сияющая физиономия мамаши-трактирщицы. В одной руке толстуха держала воронку, в другой пробку. Ее муж наполнял очередную бутылку вином из небольшого бочонка. Вот как, они спекулируют спиртным в ночное время… Данвер хотел пройти мимо, но трактирщица по своему обыкновению преградила ему путь.
— Что-то вы очень быстро обернулись, — она с улыбкой ожидала ответа, но, увидев искаженное яростью лицо судьи, пожала плечами и, посторонившись, пробормотала: — Этого и следовало ожидать. Она передумала.
Трактирщица отвернулась и продолжила прерванную его появлением работу: она закупоривала наполненные бутылки.
Он рухнул на кровать, даже не сняв сапог. Жаспар знал, что ему ни за что не заснуть. Его мучила лишь одна мысль: что делать? Издалека доносилось совиное уханье. Две ночные птицы вели диалог, однообразно повторяя пару одних и тех же нот. Жаспар подумал о Коломбане: перекличка сов обязательно привлекла бы внимание парнишки. Он отогнал от себя страшные картины ареста, заковывания в кандалы и попытался представить счастливую жизнь мальчика под опекой пастора… Крик сов действовал на Данвера угнетающе. Люди всегда считали его зловещим предзнаменованием, хотя для самих птиц он был, возможно, любовной песнью… Жаспар вспомнил, что говорил Коломбан о бородатой ведьме: «Это печальная женщина, она потеряла всех своих детей и теперь ищет их». Он хотел бы помолиться за него… Но он не может даже молиться. Он хотел бы спать рядом с Анной. Просто спать. Крики птиц изводили его. «Пусть они замолчат!» — рвалась из его горла немая мольба. Нужно дождаться рассвета…
