Надин Миллер - Сватовство по ошибке
Мэдди с любопытством оглядывала корабль, носивший ее имя. Палуба была безупречно чистой, все медные детали надраены до блеска, а матросы, хотя и были на вид неотесанными мужланами, работали слаженно и бодро. Даже угрюмый капитан приободрился, сойдя с мостика, он вновь приблизился к Тристану и Мэдди.
Капитан был невысок ростом и, как говорится, поперек себя шире, однако во всем его плотном, мускулистом теле не было ни унции жира, а лицо казалось таким же обветренным и просоленным, как деревянная обшивка палубы. Форма его представляла собой нечто неописуемое: синее с позеленевшими от времени медными пуговицами. Из-под засаленной шляпы выглядывала седая косичка, перевязанная узкой лентой из черной кожи. Очевидно, подумала Мэдди, отец не требовал от своих капитанов такой же безупречности, как от вверенных им кораблей.
– В последние четыре дня я ожидал вас с минуты на минуту, милорд. Признаться, я весьма тревожился, – проговорил капитан, объясняя причины столь поспешного отплытия. – Если бы Старик не велел дождаться вас, я давно бы поднял якорь. Матросы слышали в Кале тревожные новости. Говорят, Корсиканец победным маршем движется по Франции, собирая армию по дороге. Если это правда, то в любую минуту меня могли бы схватить.
– Это правда, – подтвердил Тристан. – Слухи совершенно справедливы. Бонапарт уже в Париже, и, несмотря на все беды, которые он навлек на головы французов в последние годы, солдаты, служившие ему, вновь стекаются под его знаменами целыми тысячами.
– Ад и все его черти! Этот Корсиканец, должно быть, продал дьяволу свою сучью душонку! – Опомнившись, капитан покраснел. – Прошу прощения, мэм. Мы не так уж часто перевозим пассажиров… особенно дам. Я не привык следить за своим языком.
Поднеся к глазу подзорную трубу, капитан оглядел горизонт.
– Поговаривают даже, что в засаде стоит французский фрегат, который перехватывает британские суда, пытающиеся войти в пролив. Но я в это не очень-то верю. С тех пор как адмирал Нельсон прищучил французский флот, лягушатники ведут себя на море тише воды, ниже травы. Впрочем, все равно надо быть начеку. – Капитан ухмыльнулся. – Сказать по правде, я предпочел бы встретиться в бою с Бонапартом и всеми его легионами, чем иметь дело со Стариком, если по моей вине что-нибудь стрясется с “Мадлен”. Понимаете, ведь это его лучший корабль, его краса и гордость. Если бы Старик знал, что Корсиканец снова поднимет бучу, он ни за что не послал бы “Мадлен” во Францию. – Капитан снова окинул взглядом Мэдди, не скрывая любопытства. – Насколько я понимаю, сейчас он рвет на себе волосы из-за того, что вы уговорили его рискнуть этим кораблем. Должно быть, вы были чертовски красноречивы, милорд. Иначе Старик никогда не позволил бы вам воспользоваться “Мадлен” для ваших личных целей.
Мэдди поняла, что капитан пытается выудить из своего пассажира информацию. Но Тристан лишь уклончиво улыбнулся, и капитан остался при своих догадках. В этот момент Мэдди особенно остро почувствовала, что ее спутник скрывает информацию не только от капитана. Давешний упрек Минни был совершенно справедлив. Тристан был весьма искушен в умении раскрывать собеседнику только то, что сам желал сообщить… без сомнения, это был весьма полезный для шпиона талант.
Но черт бы побрал этого надменного англичанина с его полу правдой! Мэдди и так всю свою жизнь довольствовалась полу правдой, и это порядком ей надоело. И сейчас ее охватило неудержимое желание устроить какую-нибудь невероятную выходку, которая заставила бы Тристана сбросить этот непроницаемый панцирь самодовольства и стерла бы с его лица это невыносимое выражение холодности и равнодушия.
Мэдди задумчиво оперлась рукой на отполированные до блеска деревянные перила и вдохнула бьющий в лицо соленый ветер.
– Меня только что осенило, – сообщила она, упираясь взглядом в безупречно строгий профиль Тристана. – Видите ли, сэр… вы передо мной в долгу.
Тристан обернулся к ней, сдвинув брови.
– Что это значит? Мэдди лукаво улыбнулась:
– Я спасла вам жизнь. Помните? А значит, мне положена компенсация.
Тристан удивленно вытаращил глаза.
– Не могу отрицать, что без вашей помощи мне пришлось бы отправиться на тот свет с кинжалом под ребрами… но неужели вы считаете достойным требовать компенсации за подобную услугу? – Он смерил девушку суровым взглядом. – Кроме того, признать долг и заплатить его – не одно и то же. Вы наследница огромного состояния, Мэдди, а не я. Все, что у меня есть в карманах на данный момент, – это то, что осталось от продажи лошадей, после того как я купил нам одежду. И все это до последнего фартинга уйдет на проезд от Дувра до Лондона. Боюсь, вам придется смирить свою жадность и подождать, пока Уайтхолл соизволит рассчитаться со мной за последние шесть месяцев службы.
Мэдди заметила, как ветер, раздувающий паруса корабля, играет черными прядями волос ее спутника, и улыбнулась. Тристан угодил в ее ловушку. Приподняв бровь, она осведомилась:
– Но вы признаете долг?
– Да. Признаю.
– Тогда вы должны признать за мной право определить, какова будет компенсация.
Тристан оперся на перила, следя взглядом за белыми бурунами, катящимися вслед кораблю. Уголок его чувственных губ слегка изогнулся в невольной улыбке: как ни странно, этот спор ему даже нравился.
– Ах, – вздохнул он, – но разве я в состоянии уплатить вам достойную компенсацию? Мои карманы пусты. Или вы хотите, чтобы я оказался в долговой камере Ньюгейта?
– Ни в коем случае! – воскликнула Мадлен. – Плата, которую я от вас потребую, не показалась бы чрезмерной даже самому нищему торговцу жареными каштанами, вроде тех, которых мы с вами видели вчера у Тюильри!
– Что ж, отлично. – Тристан повернулся спиной к перилам и окинул Мэдди вопросительным взглядом. – Знаете, у меня возникло какое-то странное чувство… Что-то здесь не так… По-моему, вы со мной не совсем откровенны.
– Возможно, дело в том, что вы, как и все мужчины, смотрите на мир своими собственными коварными глазами. Так, давайте считать. Сколько у нас получается? – Мэдди подняла левую руку и принялась правой рукой загибать на ней пальцы. Указательный, средний, безымянный. – Итого – три!
– Вы хотите сказать, что я должен вам три фунта? Удивительно, до чего справедливо!
– Три фунта? О каких фунтах может быть речь? Я еще не ступила на землю Англии и понятия не имею о ваших деньгах!
– Значит, три франка? Ну, это уже оскорбление. Неужели вы и вправду так низко цените мою жизнь, мадемуазель?
– И снова вы ошиблись! Франция для меня осталась в прошлом, я больше не веду расчеты во франках.
