Розалин Майлз - Незаконнорожденная
— Эдуард… кто привез тебя сюда? Лицо его побелело как полотно.
— Кто, как не милорд?
«Кто, как не милорд?» Страхи, надежды, фантомы проносились у меня в голове. «Кто, как не мой лорд?»
Думай! Думай как следует! Если Гертфорд мертв, кто мог занять место наставника и опекуна при Эдуарде? Не Ризли, это точно. Может быть, герцог Норфолк? Или мой, мой лорд, его сын, лорд Серрей?
Шаги уже слышались на лестнице — тяжелая солдатская поступь, но один звук главенствовал над всеми: стук придворных каблуков по голым деревянным ступеням. Лицо Эдуарда заострилось от страха.
— Кто привез меня сюда? Вот и он сам, сестрица.
Он шагнул к двери. Мои глаза широко раскрылись, горя желанием увидеть того, кто войдет.
И он вошел. Высокий, темноволосый, едва различимый в полумраке…
Закутанный с головы до пят черным плащом, в черной, надвинутой на лицо шляпе…
Это не он, это не может быть он. Неужто он воскрес? Я затрясла головой, силясь отогнать наваждение.
Но он стоял там, где стоял… все тот же лорд Гертфорд, великий князь тьмы, вооруженный, с сорока солдатами.
— Эдуард!
Я вцепилась в него, прижала к своей груди. Спасти его! Они пришли за ним, за нами обоими, заключить нас, как принцев, в Тауэр[25], уморить до смерти!
Но кто — «они»? Черный лорд вошел один, без брата. А его люди выглядели притихшими, опечаленными — они толпились у дверей, не решаясь войти в комнаты.
И если черный лорд Гертфорд жив, то кто казнен? Кто заговорщик, кого отец предал смерти, чтобы мы жили?
Страшная догадка, словно чернилами, затопила мой мозг. Лорд Гертфорд высился в дверном проеме, словно ворон-вещун, готовый прокаркать страшную весть. Он смотрел скорбно и странно. Потом сделал шаг вперед, обнажил голову и опустился на колени. Без шляпы, коленопреклоненный, он склонился перед нами молча, словно на молитве, — и я поняла, что он пришел сказать.
Эдуард тоже понял, его лицо помертвело, дыхание замерло в гортани. Наступило то молчание, когда мир затихает, чтобы слышать рыдание душ или плач ангелов. Когда граф заговорил, его голос прозвучал, словно трубный зов:
— Сир, Господь призвал вашего родителя к вечному успокоению. Вы — наш король, наш повелитель и господин; прошу вас принять мою жизнь и служение — они ваши.
ПОСЛЕСЛОВИЕ К МОЕЙ ПЕРВОЙ КНИГЕ
Разумеется, я рыдала, я пролила реки, что реки — океаны горючих слез. И Эдуард тоже — мальчуган ревел как белуга. Но о Генрихе ли мы скорбели, об отце, которого больше не увидим? Нет: я оплакивала моего лорда, моего лорда Серрея, господина моего сердца, — я сразу поняла, что его нет в живых, хотя и не знала, как он умер. Раз Гертфорд жив, значит, погиб Серрей — двум таким звездам не сиять на одном небосводе, и звезда Серрея закатилась. А Эдуард рыдал от потрясения, от страха, он оплакивал свое ушедшее детство и то, что ждет впереди. Однако, что бы ни было причиной слез, мы, как дети и королевские подданные, не скупились на них, и в память короля и родителя было пролито должное количество соленой влаги.
Остальные известия уместились в нескольких словах. Эдуард — король по праву наследования и по духовному завещанию короля; мой самонадеянный отец, этот венчанный себялюбец, не мог принять небесный венец, не утвердив на земле свою посмертную волю, — какое самомнение, распорядиться троном, как собственностью, отказать его по духовной, словно стульчак!
Лорд Гертфорд сказал, что в числе наследников короля упомянул и меня — после Марии, когда-то его единственной преемницы. После короля, пока Его Величество король Эдуард не произведет потомства, наследницами остаются сперва Мария, потом я. «Однако надо надеяться, — добавил лорд Гертфорд, — что Господь в Своей великой милости убережет нас от подобного бедствия. Вы, леди принцесса, и ваша сестра включены в духовную, чтобы придать веса законным правам короля, вашего брата, а не чтобы править — ведь нельзя и помыслить, что женщина будет править мужчинами».
Поразительно, как немыслимое — власть женщины над мужчинами — становится мыслимым под угрозой утратить власть. Даже отец на смертном одре предпочел бы оставить трон ненавистной дочери, плюнув на освященный веками порядок наследования по мужской линии, лишь бы сохранить его за Тюдорами. Однако никто тогда не думал, что до этого и вправду дойдет.
— О, не надо сейчас об этом! — в истерике вскричала я и мысленно пожелала ему смерти.
В ту минуту я предпочла бы видеть его в гробу и на катафалке, если бы его смерть вернула мне лорда Серрея. Ведь мой лорд погиб, впав в немилость у короля за соперничество с Гертфордом и Сеймурами, которых король избрал в опекуны Эдуарду, поддерживать и направлять его до последнего вздоха. Король страшился, что распря Норфолков и Сеймуров ввергнет страну в пучину междуусобиц, — и нанес упреждающий удар.
А мой сумрачный лорд — не Гертфорд, но Серрей, мой лорд сумерек и безвременной смерти, мой лорд Серрей сыграл ему на руку. Тщась доказать, что они с отцом более других достойны водить рукой юного короля, Серрей похвалялся королевской кровью, величал себя принцем, бахвалился гербом древних правителей Англии. В глазах короля, одержимого страхом, что его сына обойдут самозванцы, и предсмертной боязнью, что он не успеет при жизни оградить мальчика от измены, это было равнозначно смертному приговору.
Его взяли в доме лорда Ризли — да, в доме нашего лорда Ризли, не правда ли, насмешка судьбы, — того самого Ризли, который еще за несколько недель до того числился одним из самых ярых его сторонников? Я была так далека от двора и дворцовых перешептываний, что не знала: оказывается. Поджег и Ризли отвернулись от Норфолка, от Марии, Гардинера и Серрея, едва провалилась атака Ризли на Екатерину. Это, как понимала я теперь задним умом, убедило их, что король принял сторону новой веры и новых людей. В тот день в цветнике, когда Ризли свалил вину на моего лорда, земля зашаталась у него под ногами, хоть он того и не знал.
Говорят, на суде он отбивался, как лев, как истинный принц, и смело оборонялся — немудрено, ведь в жилах его и впрямь текла королевская кровь! Однако что толку, ведь его судили враги: лорд Гертфорд и Томас Сеймур, которого король перед самой смертью приблизил к себе, и эти иуды Риз ли и Паджет, а с ними отец Робина Дадли и прочие приспешники Гертфорда! Никто не вступился в его защиту, его осудили единогласно и вскорости обезглавили.
Он умер за неделю до короля; сойди Генрих в могилу неделей раньше, мой лорд остался бы жить — смерть короля снимает все обвинения в измене. Его отца, Норфолка, тоже осудили на казнь, но ему судьба улыбнулась, уморив-таки короля, и теперь он прохлаждается в Белой башне. Говорят, старого герцога Норфолка немного утешила весть, что жена лорда Серрея — его жена! Господи, кто из нас о ней вспоминал! — его постылая жена разрешилась мальчиком…
