Дениза Робинс - Жонкиль
— Да, такое может случиться с некоторыми девушками, но не со мной. Это невозможно, — сказала она.
— Боже правый, конечно, нет. Я только рассказал, чтобы ты поняла, как трудно тебе может быть, — объяснил он. — Нужно, чтобы за тобой кто-нибудь присматривал. Килли, старушка, ради Бога, если тебе не удастся получить работу, возвращайся в Чанктонбридж. Мы все будем ждать тебя.
Жонкиль не плакала с тех пор, как рассталась с Роландом, но тут не могла сдержать слез. Крупными каплями они текли по ее щекам. Юноше, который любил ее, было невыносимо смотреть, как она стоит и безутешно плачет. Он крепко обнял ее. В этом объятии не было страсти, только огромная братская нежность, и Жонкиль не противилась ей и горько рыдала, прильнув к его плечу.
— О, Билл, — плакала она, — о, Билл, если бы мы могли вернуться назад — назад в старые добрые дни до Рождества, когда я была счастлива — и глупа. О, Билл...
Билли сжал губы и почувствовал почти убийственную ненависть к человеку, который разбил сердце его маленькой подруги. Глаза его стали мрачными и суровыми, но он очень нежно гладил волосы Жонкиль. Близость ее молодого стройного тела волновала его, однако он держал свои чувства под контролем. Сейчас Жонкиль нужен был друг, брат, а не возлюбленный, и он решил выказать себя и братом, и другом.
— Ну, ну, старушка, приободрись, не унывай, — бормотал он, и в горле у него стоял ком. — Не плачь, Килли, я не могу видеть, как ты плачешь, милая.
Постепенно слезы иссякли. Она вытащила платок из кармана и вытерла мокрое лицо, затем освободилась из его объятий.
— Ты молодчина, Билли, — сказала она приглушенным голосом. — Я тебе ужасно благодарна. А теперь иди, пожалуйста, и позволь мне довести все до конца самой.
— Килли, мне так не хочется оставлять тебя.
— Со мной все в порядке, — она попыталась улыбнуться ему, хотя смятый платок был еще прижат к ее губам. — Я буду чувствовать себя гораздо лучше, когда буду работать.
— Поклянись, что ты позовешь меня, а не кого-то другого, если тебе понадобится друг, Килли, — попросил он.
— Да, клянусь. Ты славный парень, Билл.
— Хорошо. Тогда я ухожу, — сказал он. — Но не забудь, если я понадоблюсь тебе, дай мне знать. Я буду ждать. И я сделаю для тебя все на свете. До свидания, старушка.
— До свидания, Билл.
Он быстро вышел из комнаты; его красивое лицо было немного бледно. В течение многих дней он не сможет забыть горьких прерывистых рыданий Жонкиль...
Его сердце болело за нее, но он чувствовал, что помочь тут нельзя. И он вернулся домой, терзаемый мыслями о ней и тяжело переживая свою первую настоящую любовь. Для него сейчас не существовало никого на свете, кроме Жонкиль.
После того, как Билли ушел, Жонкиль направилась к кабинету мистера Риверса. Бабушка приказала слугам вытирать пыль в комнате, убирать ее, все оставляя на прежних местах. «Бедная старая бабушка, — думала Жонкиль. — Для нее так много значит эта мрачная, безобразная комната, в которой ее сын работал более тридцати лет...»
Вдоль стен в комнате стояли шкафы со скучнейшими книгами, с большими стеклянными коробками, в которых хранились ботанические образцы; столы были уставлены коробочками меньших размеров с любимыми мотыльками — коллекцией всей жизни.
Жонкиль с распухшими от слез, но сухими сейчас глазами, немного постояла в дверях кабинета. Здесь она провела так много томительных часов. Бедный отец!.. Она представила его себе за этим большим письменным столом, в очках, сосредоточенно рассматривающего новый образец папоротника, какой-нибудь листочек или крохотного мотылька... Как часто она сама сидела за небольшим столом у окна и, подчиняясь его приказаниям, рылась в громадных тяжелых энциклопедиях, которые ей было так тяжело снимать с полок, когда была подростком.
Под его диктовку она записывала наброски статей, содержащие слова невероятной длины, работала часами рядом с ним. Таким образом, по его представлению, она отдыхала, когда не занималась с гувернанткой, которая тогда жила в Риверс Корте и занималась образованием маленькой наследницы.
Жонкиль думала о Генри Риверсе печально и без обиды. Он был фанатиком своих мотыльков и своей ботаники и честно верил, что ей гораздо полезнее учить все то, чему он хотел научить ее, чем бегать с девочками ее возраста и играть в куклы.
Сегодня, когда она смотрела на знакомые книжные шкафы и ящички с образцами, благоговейно закрытые от солнца байкой, она мысленно представила другие дни — пятнадцать, шестнадцать лет тому назад, когда она свободно бегала по пескам корнуэльского побережья.
Совсем другой ребенок сидел в те времена около стола Генри Риверса; ребенок, которому почти до слез надоела ботаника, надоели мотыльки, маленький мальчик Роланд Чартер... Этот мальчик прошел через те же невзгоды, которые вынесла потом и она. Он страдал так же, как и она, из-за рвения его дяди к работе. Он смотрел через это же самое окно на залитый солнцем сад Риверс Корта и не мог дождаться момента, когда ботаник отложит очки и перо и скажет: «На сегодня хватит!»
Жонкиль было тяжело думать о Роланде как о маленьком мальчике. Мрачный кабинет с его задернутыми портьерами, вид пустого кресла мистера Риверса у большого стола вызвали у нее дрожь. Кабинет был полон духов.
Жонкиль вышла, прикрыла дверь. «Возможно, я никогда больше не увижу этой комнаты,» — подумала она и пошла в свою спальню собирать вещи.
Этот период ее жизни — скучные годы ученичества, годы с приемным отцом — был позади. Она готовилась встретиться с новым, не известным ей доныне существованием. Ей уже было трудно связать себя с той застенчивой, взволнованной девушкой, которую Дороти Оукли повезла на бал к Микки Поллингтон... и которая встретила там Роланда.
На следующее утро она покидала Риверс Корт.
Миссис Риверс стояла в стороне и наблюдала, как Роулинсон и Питерс укладывают багаж. Ее лицо было непреклонным, как всегда. Но на строгих губах застыла печальная, суровая улыбка.
— Глупый упрямый ребенок, — сказала она, прощаясь с Жонкиль. — Ну что ж, иди и узнай, почем фунт лиха. Дьявол гордился, да с неба свалился, ты знаешь.
— Я не боюсь свалиться, — сказала Жонкиль. — И я не могу не быть гордой. Все Маллори были такие. Это дом Роланда... и я не могу тратить его деньги.
— Это мой дом, пока я жива, — сказала миссис Риверс. — Однако давай не будем снова начинать спорить. До свидания, моя дорогая.
— До свидания, бабушка, — сказала Жонкиль, целуя ее. — Спасибо тебе за то, что ты была так добра ко мне.
Она повернулась к старому лысому дворецкому, который смотрел на нее с некоторым огорчением. Питерс пережил все горести Риверс Корта, видел изгнание красивого милого юноши Рональда Чартера девять лет тому назад. Все слуги обожали мистера Роланда... Затем эта недавняя, такая неожиданная смерть мистера Риверса; и вот теперь он свидетель отъезда мисс Жонкиль. Ему казалось, что какой-то рок довлеет над Риверс Кортом; рок, который гонит всех прочь, вытесняет все молодое, яркое, что должно заполнить это место. Но если бы кто-нибудь посторонний посмотрел сегодня на сад, залитый солнцем, сверкающий на морозе, он подумал бы, что это очаровательный райский уголок!
